|
Сводить свою христианскую веру к мнениям, к феноменам сознания — значит отрицать христианство. На деле никаких христиан не было. То, что на протяжении двух тысяч лет называют «христианином», — это психологическое недоразумение, непонимание самих себя. Если присмотреться поближе, то в нём, в этом «христианине», несмотря на всю его «веру», царили инстинкты — и что за инстинкты !.. «Вера» во все времена, например у Лютера, была только предлогом, маскарадом, занавесом , — позади играли инстинкты; «вера» была благоразумной слепотой относительно господства в человеке известных инстинктов… «Вера» — я уже назвал её собственно христианским благоразумием : о «вере» без конца толковали, а поступали , как подсказывал инстинкт… В мире представлений христианина нет ничего, что хотя бы отдалённо соприкасалось с действительностью, и в инстинктивной ненависти к любой действительности мы обнаружили движущий элемент христианства, единственный движущий его элемент, скрытый в самом его корне. Что следует отсюда? Что и in psychologicis заблуждение радикально — оно определяет сущность христианства, оно субстанциально . Стоит устранить одно-единственное понятие, поставить на его место реальность — и христианство отправится в небытие! — Если бросить взгляд с высоты, то этот поразительный факт, самый непостижимый из всех, какие только есть, именно факт существования религии, которая не просто обусловлена заблуждениями, но которая изобретательна или даже гениальна лишь в области вредоносных и отравляющих жизнь и душу заблуждений, этот факт — зрелище для богов , для богов-философов, с которыми я повстречался, к примеру, во время знаменитых бесед на острове Наксос. В тот момент, когда чувство омерзения начинает отступать в них (и в нас!), они благодарны за это зрелище христианина: быть может, уже ради столь любопытного феномена жалкая звёздочка по прозванию Земля заслуживает того, чтобы боги мельком бросили на неё взгляд и проявили к ней своё божественное участие… Не будем недооценивать христианина: лживый до невинности , христианин куда выше обезьяны — при взгляде на христианина известная теория происхождения видов кажется простой учтивостью…
40
Фатальность евангелия была предрешена смертью — оно висело на «кресте»… Лишь смерть, эта неожиданная позорная смерть, лишь крест, предназначавшийся в общем и целом для canaille, — вот только вся нестерпимо жуткая парадоксальность и поставила учеников перед настоящей загадкой: кто же это был? кем же он был? — Потрясённое, оскорблённое в глубине чувство, подозрение, что, быть может, такая смерть опровергает дело их жизни, страшный знак вопроса — «Почему так?!» — это слишком понятно. Тут всё обязано было быть необходимым, обладать смыслом, разумом — высшей разумностью: для любящего ученика нет ничего случайного. Вот и разверзлась пропасть: кто убил его? кто мог быть врагом его по природе? — вопрос словно молния. Ответ: господствующий иудаизм, высший слой иудейства. И с этого момента они почувствовали, что бунтуют против существующего порядка; задним числом у них и сам Иисус бунтует против существующего порядка . До той поры эта воинственная черта отсутствовала в его образе, отсутствовало это Нет слова и дела, — более того, он был живой противоположностью такого Нет. Явно, маленькая община не уразумела главного — сколь образцова его смерть, сколь свободен, сколь выше он всякого ресентимента — признак того, как мало они его вообще понимали! Ведь Иисус, умирая, ничего иного и не мог желать, кроме как публично представить самое сильное свидетельство в пользу своего учения и этим доказать его… Но его ученики были далеки от того, чтобы простить такую смерть, — а это было бы по-евангельски в высшей степени, — не говоря уж о том, чтобы со всей невозмутимой блаженной кротостью в сердце пойти на такую же смерть… Вновь вышло наружу самое неевангельское из чувств — мстительность . |
