Изменить размер шрифта - +
За вяленой шли прилавки со свежей рыбой, тут царила майская селедка – непревзойденный донской деликатес, живое серебро, превращаемое на шкворчащей чугунной сковороде, залитой раскаленным растительным маслом, в нежнейшее, хрустящее золотистой корочкой и очень быстро преходящее блюдо: его не отведаешь ни в апреле, ни в июне, ни в каком-либо другом месяце.

Здесь Кривуля оживился еще больше: подходил, приценивался, принюхивался, подкатывал глаза и цокал языком – так ведут себя в рыбных рядах только коренные тиходонцы. Алекс, например, никакого интереса к товару не проявлял. Выбрав связку крупной твердой тарани, Кривуля с удовлетворением забросил ее в сумку и довольно подмигнул Алексу.

У выхода из рынка стояла маленькая кафешка, здесь конопатый армянин Илья жарил на решетке отменные стейки из свежайшей свинины. Запивали их, как правило, водкой. Водка тоже была хорошей, что компенсировало высокие цены, из-за которых в заведение не ходил пестрый и вечно голодный рыночный люд – только завсегдатаи, знающие толк в хорошей пище.

Несколько сгрудившихся за угловым столиком делового вида парней настороженно обернулись к вошедшим, но узнали Кривулю и расслабились. Шустрый подросток привычно принял заказ и вскоре принес тарелку с дымящимися ломтями мяса – каждый размером с ладонь, прожарен чуть сильнее обычного: Илья знал вкус постоянных посетителей. Рядом опустилась причудливой формы бутылка столового вина номер четыре – до революции так называлась чистейшая водка, и местный спиртзавод недавно возобновил выпуск забытого напитка.

– За добро для друзей и зло для врагов, – многозначительно произнес Кривуля и, подмигнув Алексу, залпом выпил свой стакан. Его лунообразное вогнутое лицо сразу же раскраснелось, сплющенный нос покрылся каплями пота. Обрамленный пухлыми розовыми губами рот раскрылся так, что захватил сразу половину моченого яблока и сразу же – огромный кусман поджаренной свинины. Алекс со Светкой тоже жадно рвали зубами сочное горячее мясо.

– У нас как раз пошла мода на «спутники»...

Расслабившись, Кривуля, как обычно, предался воспоминаниям о своей школе жизни, причем под влиянием недавнего разговора с Алексом эти воспоминания приняли своеобразное направление.

– Дело простое: берешь, например, зубную щетку, режешь на кусочки, каждый отшлифовываешь, чтобы гладкий со всех сторон, – и загоняешь под шкуру...

– Один? Или сколько? – заинтересовалась Светка.

– Кто один вставлял, кто два, кто шесть – «виноградная гроздь» называется. Тогда болт вообще как кукурузина становится, смотреть страшно...

Светка слушала с большим вниманием. Алекс знал, что будет дальше, но все равно болтовня приятеля его забавляла.

– «Хозяин» сначала ничего не знал, но потом к одному жена приехала на длительную свиданку, а он ее так продрал, что она враскорячку за вахту вылетела и такой шум подняла... Ну и начался шухер: опера землю роют, штаны со всех стаскивают и прессуют, чтобы в медчасть шли выпарываться. Иначе ни свиданок, ни передач, ни УДО...

Кривуля выпил еще водки, похрустел яблоком, запил рассолом и принялся догладывать обугленное ребрышко. Но говорить ему это не мешало.

– Кто выпарывался, кто отказывался. Я с одним земелей кентовался, так он говорит: «Чего они мне сделают? Пайка мне ихним ментовским министром положена, ее не отберешь, на свиданки ко мне никто не ездит, не буду выпарывать!» Я подумал-подумал – и тоже отказался...

– А зачем он вшивал, если к нему никто не ездит? – спросила Светка. – К чему ему тогда такой хер?

Кривуля задумался, но ненадолго.

– Из принципа. Почему они должны ему указывать?

– А ты зачем вшивал?

– Зачем, зачем.

Быстрый переход