Валет тоже был сильный и красивый, как этот царь. Все смотрели на него снизу вверх, многие любили, а кто-то ненавидел. Но во всем Речном порту Тиходонска никто не смел его ослушаться. И Гарик в том числе, и Питон – «бригадиры» речпортовские. У каждого по кодле бойцов, но все они работали под началом Валета. Клялись ему в верности, рубахи на груди рвали. И отец им доверял. Они занимали в его жизни куда больше места, чем родной сын или жена. Хотя что сын? Дела с ним не порешаешь, на разборки не подпишешь – ему ведь тогда семнадцать всего было, сопливый пацан, студентик речного училища…

Но все равно обидно.

Именно Гарик и убил отца. «Заказал» его. «Почему?» – думал Боцман. Из-за жадности, из-за подлости и дурости своей… Из-за чего еще? Приехал киллер московский, «исполнил» отца в подворотне на Котовского. А Гарик, хитрый змей, обставил дело так, что все подумали на Питона. И Боцман тоже подумал… И застрелил его…

Ладно, хватит. Он не любил об этом вспоминать. Сейчас он тоже киллер. Вот так повернулась жизнь. А на работе нельзя отвлекаться на посторонние темы. Нельзя радоваться, нельзя расстраиваться, вообще задумываться о чем-то нежелательно. Только дело, ничего больше.

– Время проходит, к смерти доводит – ближе конец дней наших!.. Тленность века моего ныне познаваю!.. Не желаю, не боюсь, смерти ожидаю!..

«Опять бухой», – подумал Боцман. И едва не рассмеялся, сам не зная почему.

Но – тьфу, тьфу…

Второй этаж, третий. Никого. Много дверей. «Мастерская». И еще одна. «Бухгалтерия», «Завлит»… Кто такой «завлит»? Раньше Боцман думал, что театр – это… ну, сцена, и комнатки эти, где актеры ретушь всякую наводят. И все. А тут кабинетов, словно в ментовке.

Дверь без таблички. За ней – непонятный скрежет и хруст, словно работают какие-то механизмы. Следующая дверь. Там громкие разговоры, споры. Пьянка, наверное. Боцман вспомнил трех мужиков в странных одеждах, которых видел перед началом спектакля. Еще удивительнее, что за следующей дверью тоже пили. И даже дрались, судя по звукам. Наверное, сегодня в театре какой-то праздник, подумал Боцман. Может, международный день артиста, типа того? Хорошо, если так.

Он не нашел здесь выход на крышу. Хотя на плане выход был. Вместо крыши он наткнулся на незапертую комнату с окном, которое выходило аккурат на окна квартиры Вентиля. У Вентиля было еще темно. А здесь на столе светился чей-то ноутбук, в длинном шкафу висели то ли плащи, то ли какие-то обшитые золотом шторы, непонятно. Боцман выскочил обратно в коридор, спустился вниз, в подвал. Тяжелый этюдник бил в бок, словно подгонял. Но суетиться нельзя. А выход на крышу все-таки должен где-то быть.

Через подвал прошел к другой лестнице. Наверное, рядом была сцена, потому что он отчетливо слышал голоса артистов на сцене, и какие-то непонятные шепотки, и скрип досок.

Поднялся наверх.

Даже не пришлось заходить в коридор. Вот он, люк.

Навесной замок легко поддался отмычке. Прежде чем выбраться наружу, Боцман нацепил его обратно на одну петлю, придав по возможности закрытый вид.

На крыше первым делом достал из-за пазухи и нацепил на ноги толстые галоши из пористой резины – такие носят шлифовщики каменных полов на стройке. Вещь незаменимая. Под ними и жесть не «поет», и ветка не хрустнет, ходишь тихо, как привидение. И сцепление хорошее, не поскользнешься.

Ждать придется часа два, не меньше.

Боцман осторожно прошелся по крыше, убедился, что выход здесь только один. Нашел пожарную лестницу, но спускаться и проверять не стал – слишком много прохожих.