За его спиной Грант резко и тяжело выдохнул. Даже самая неистовая ругань не передала бы и десятой части убийственного гнева, который вместил в себя этот выдох.

– Сколько здесь… – Тони не договорил, не мог заставить себя договорить вопрос до конца. Но Грант его понял.

– Много, – хмуро ответил Грант. – Больше половины.

Тони знал, как утешить спасенного ребенка. Ему доводилось это делать. Но как утешить детей, которых он даже не видит? Изголодавшихся перепуганных детей, которых здесь больше половины?

– Все будет хорошо, – негромко произнес Грант, и Тони не понял, кого он сейчас успокаивает – маленьких цукумогами или его, Тони Эпплгейта.

– А еще, – внезапно добавил Грант с торжествующей злостью, – сейчас будет весело. К нам сюда идет хомяк-эстет. Собственной персоной.

Для такого грузного человека, как Кевин Олдербой, походка у него была удивительно легкой и бесшумной. Он словно бы не подошел, а сразу возник в дверном проеме – низкорослый, коренастый, почти квадратный. Его массивное лицо было совершенно неподвижно – как если бы он, не в силах выбрать между страхом, изумлением и гневом, не чувствовал в итоге вообще ничего.

– Вы… вы… – наконец выговорил он с усилием, – вы… что… откуда… как вы сюда вошли?

– Вообще-то через дверь, – учтиво сообщил Грант.

– А я думал, вы хоть поинтересуетесь, кто мы такие, – попенял ему Тони и жестко добавил: – Интерпол. Попрошу проследовать с нами.

– Интерпол не уполномочен производить аресты! – неожиданно отмер Олдербой.

– А кто тут говорит об аресте? – приятно удивился Грант. – Мы всего лишь оказываем вам любезность. Предлагаем подвезти вас до ближайшего полицейского участка.

– Верно, – подтвердил Тони. – А уже там вам все будет. И арест будет, и ордер, как полагается, и права зачитают…

– Идиоты! – набычился Олдербой, стремительно темнея лицом. – Вы что же думаете, я сидеть буду?! С моими адвокатами? С моими деньгами? С моими связями?

– В самом деле? – ласково осведомился Грант. – А я полагаю, будете. Причем полный срок. Без апелляций и амнистий. В противном случае я буду очень удивлен. Очень.

Тони не мог видеть Гранта, стоявшего у него за плечом. Но он слышал его голос. И видел, как брыластая физиономия Кевина Олдербоя приобретает цвет размокшего крахмала.

– Д-д-ддда… – с трудом выдавил Олдербой и быстро угодливо закивал.

Тони не знал, чем именно грозит Олдербою возможное удивление Гранта. Но Олдербой знал, что он увидел в глазах полицейского, – и боялся этого куда больше, чем тюремного срока.

– Эк ты его, – хмыкнул Тони, обернувшись к Гранту. – Не круто?

– Нет, – отрезал Грант. – В самый раз.

Сейчас Тони нипочем не назвал бы его взгляд мягким. В глубине глаз цукумогами медленно ворочалось, затихая, нечто такое, чему нет названия ни на одном человеческом языке.

– Тони, – почти спокойно произнес Грант. – Представь себе, что твоих племянников какой-то придурок похитил, запер и морил голодом просто потому, что это хорошее вложение денег.

– Ну, на то мы и копы, чтобы ловить таких придурков, – рассудительно ответил Тони.

Грант кивнул.

– Ну что, хомяк-эстет, – обратился он к Олдербою уже вполне нормальным тоном, – поехали.

В участке Олдербой закатил такое представление, что оно вошло в местные легенды.