Директор посерьезнел, глазки опустил, покивал:

– Такая трагедия, такая трагедия! Чем я могу помочь?..

– Где вы были, Ашот Львович, тринадцатого июня с десяти до двенадцати утра?

– Тут был! Мамой клянусь! – Горькая обида отразилась на лице. – Вы что, подозреваете меня?!

– Есть те, кто может подтвердить ваши слова?

– Да весь пансионат!

– То есть два с половиной инвалида, – под нос буркнул Гнатюк.

– Вам и двоих хватит! – окрысился Ашот Львович. Не выдержал-таки роль оскорбленной невинности.

Опросили свидетелей, и не двух с половиной инвалидов, а всех, с кем оперативники накануне не успели поговорить. Не соврал директор. Да и, говоря откровенно, не мог следователь представить пузатого Ашота бегающим с топором по лесу за отдыхающими гражданами. Вот нанять кого-то – это в его духе, пожалуй.

– Вы бы не честных людей тревожили, – заблажил напоследок директор, – а пасеку проверили! Там оч-чень сомнительный тип обитает. Глухой, между прочим!

– Тоже мне, честный человек, – фыркнул себе под нос Гнатюк, нахлобучивая кепочку, когда вышли из директорского кабинета. – Такой кус земли хотел отхряпать!

Они собирались уже было идти к машине, но тут Василь Сергеич заметил кое-что неожиданное. Черный «Лендровер» с московскими номерами (две цифры из номера зачем-то прикрыты радужным сиди-диском) медленно протащился за кустами шиповника, возя тяжелым брюхом по колее.

– Вань, дуй в Балакирево, прошерсти народец еще раз, – рассеянно попросил Ерохин, провожая взглядом «Лендровер».

– А ты?

– А я еще здесь поброжу, – неопределенно ответил Ерохин.

Двигаясь под прикрытием кустов шиповника, он медленно последовал за «Лендровером». И почти не удивился, когда тот остановился возле маленького коттеджа – единственной новой постройки во всем пансионате. Коттедж смотрелся бы совсем чужеродно посреди окружающих его обшарпанных корпусов, если бы не был поставлен в отдалении и густо укрыт зарослями боярышника. Сквозь эти заросли, в которых роились и визжали злые комары, Ерохин и продрался к приоткрытому окошку.

– …шныряет вокруг, сука… – тяжелым басом уронили внутри.

– Два дня уже, говорят, – добавил второй голос.

Третий пробурчал что-то неразборчиво, но с отчетливо начальственными интонациями. Ерохин хотел уже обойти коттедж и заявиться, как положено, через дверь, но внезапно его подергали за локоть.

Василь Сергеич едва не подпрыгнул. За спиной стоял таджик с непроницаемой физиономией и протягивал ему пиджак.

– У Ашота забиль, – громко сказал таджик. – Ашот мне говорит: догони, отдай, хорошая весчь! Жалько будит, если патиряшь!

– Благодарствую, – сквозь зубы процедил Ерохин. – Ты бы еще рупор взял, дружок!

Парень всей плоской смуглой физиономией выразил непонимание. Развернулся – и потопал сквозь кусты напролом, как медведь, ломая ветки.

Когда вспотевший и искусанный комарами Ерохин обошел коттедж и толкнул дверь, внутри уже никого не было. И «Лендровер» укатил.

Дорогу до Балакирева Ерохин решил срезать через поле. Пиджак повесил на локоть, рукава у рубахи закатал, соломинку в рот сунул – и двинулся через душистое разнотравье, ориентируясь на поднимающуюся за дубравой макушку сельской церкви. Припекало здорово, но Василь Сергеич все равно упрямо пер через луг, не прячась в тени дубов. Когда еще получится надышаться таким воздухом!

Раз-другой в месяц Ерохину удавалось выбраться в деревеньку к дряхлеющим родителям.