– Как доехал? – спросила бабушка Маргарита у внука.

Тот показал большой палец. Отвлекаться на разговоры ему, похоже, было некогда. Он жадно озирался, набираясь впечатлений – приехал-то всего на два дня. Маргарита с улыбкой следила за внучком: вот он увидел утку, ведущую выводок от пруда; вот услышал крик петуха; вот заметил кривоногую Жучку, бегущую с высунутым языком, – испугался немного.

– Она не кусается, – сказала Маргарита. – Пошли давай. Наглядишься еще.

От остановки до дома было минут пятнадцать ходу. А они шли почти час. Внучок то и дело останавливался, отвлекаясь на всякую ерунду, – то жука в траве углядит, то ластящуюся кошку погладит, то к ласточкам под крышей взглядом прикипит – по всему видно было, что в деревне он впервые.

В избе он и вовсе застыл на пороге. Бабушка Маргарита трогать его не стала, прошла на кухонку, затопила печь по-летнему – пучком хвороста. Углей хватило на два десятка блинов. Она складывала их стопкой, прислушивалась: как там внучок? Аккурат к трапезе он освоился, прошел в комнату, посидел на скрипучем диване, слушая, как бьются мухи в стекло, потом перебрался на стул к окошку, кончиком пальца собрал капельки с «ваньки мокрого», попробовал их на вкус.

– Проголодался, чай, – сказала бабушка Маргарита, расстилая салфетку поверх скатерти.

Она принесла блины, сметану в миске, масло в кружке и мед в блюдце. Спустилась в подпол, вернулась, держа в руке крынку. Быстро сняла вершок на сметану, налила молока в стакан.

– Запивай.

Внучок Боря уплетал блины так, что за ушами трещало. Бабушка Маргарита села против него, включила тихонько радио, из комода вынула фотоальбом, положила его на стол, развернула, подвинула к внуку. Взялась рассказывать:

– Это твой дед. Он конюх был, а я в колхозе на птицефабрике работала. Пять детей у нас было: Гена, Юра, Марина, Вася и Таня. Марина маленькой умерла – жизнь тогда была такая. А Васю в двадцать лет бык забодал.

Она тихо заплакала. Внук перестал есть, посмотрел на нее с интересом – как на жука или на ласточек.

Она вытерла слезы, покашляла, стала дальше листать альбом:

– Вот мы в Москве на выставке. А это корова наша, Зорька. Видишь, дою я ее. Дед тогда фотоаппарат в спортлото выиграл, вот, баловался, снимал все. В рундуке до сих пор его красный фонарь лежит. А остальное внуки давно разобрали. Ты-то что хочешь на память взять? Какой сувенир? Решил уже?

– Нет, – Боря покачал головой.

– Ну да ладно, потом надумаешь. – Она махнула рукой и встала, чтобы собрать посуду.

– А что мне делать можно? – спросил внук, тоже поднявшись.

Она пожала плечами:

– Погуляй пока. Потом поможешь. Делов на сегодня немного: яйца у кур соберем, малину на варенье пощиплем. А завтра за водой сходишь, баньку затопим.

– А потом? – спросил он.

– А потом видно будет, – ответила она и улыбнулась.

Утром Борю разбудили петухи. Он долго лежал на пуховой перине, вслушивался в непривычную тишину, пытался угадать, что за звуки раздаются на улице. Потом поднялся.

Пол был холодный, и ему пришлось обуть войлочные галоши – бабушка назвала их смешным словом «чуни». В комнате – горнице – было светло. За окном от ветра шевелился куст – сирень. По ней, звонко цвыркая, скакала стайка мелких птичек – их название Боря еще не знал.

– Проснулся ли, паря? – Бабушка заглянула в комнатку, где из всей мебели были кровать, два сундука, лавка и стол. – Пошли в избу, завтракать пора.

Боря еще вчера понял, что кормят здесь, как на убой, – это странное выражение он прочитал в путеводителе.