|
Естественно, что секса не было по постным дням, по церковным праздникам и т. д. Стива постоянно говорил, что «этим греховным делом» надо заниматься только с законной женой и только тогда, когда уже нет сил терпеть. Впрочем, Долли и этим была довольна. Ей не очень нравилось требование носить платок на голове, но, в конце концов, платок — это мелочь по сравнению с теми колоссальными положительными изменениями, что произошли со Стивой. Дарья истово благодарила Бога за совершённое чудо.
Аня Каренина
Прошло семь месяцев. Архимандрит Лазарь пил кофе со своим другом, командиром взвода штурмовиков, Степаном Облонским. — Однако что же случилось, пастырь? — глядя в глаза архимандрита, как преданная собака, спросил Облонский. — Нет покоя от сектантов окаянных! Представляешь, эти свидетели, сатана их забери, выдумали там у себя какую-то блудницу вавилонскую, якобы имеющую во чреве от кровосмешения, и объявили её матерью Антихриста! После того как про это газеты написали — мне отбоя нет! «Вдруг правда? Вдруг правда?!» С ума все посходили! И прячут они эту девку и стерегут, что дай боже! Эти ироды бесовские, отребье человеческое, жиды поганые, смущают умы, разбрасывая листовки обо всяких там знамениях, якобы вот грядёт конец света, молитесь! Антихрист скоро придёт в мир! У меня пятеро прихожан — пятеро!!! — в эту ересь впали! А всё почему? Потому что эти уроды утверждают, что, мол, ада нет! Что, мол, умираешь — и всё, а потом если был праведником, то воскресаешь. Можно подумать, достаточно сказать, что ада нет, и его не будет! Все туда попадут! Все! Свидетели! Сатаны они свидетели! Узрят его собственными глазами! И овец православных за собой потащат! Ох, горе, горе… — Так, может, этих сатанистов жидовских припугнуть? — Степан всем своим видом выражал готовность помочь святому дело. — Ты знаешь, я уже об этом думал… — архимандрит потёр лоб. — Думаю, надо одних под корень… — Лазарь сделал рукой жест, напоминающий удар ребром ладони в каратэ. — Всех? — Да… Но при этом ни в коем случае подозрение не должно пасть на нас! Ни на вас, ни уж тем более на меня! — Но почему? Разве не в интересах нашего дела, чтобы люди русские знали, что есть в стране интересов их ревнители, что под покровом и с благословения святой матери, церкви православной… — Молчи! — архимандрит нервно огляделся по сторонам. — Ты что?! Знаешь, что с тобой эти гуманисты, либерасты хреновы, сделают? Нет. Только строжайшая тайна. — Простите, отец Лазарь, но я считаю своим долгом сказать, что сейчас повсеместно видим мы попрание достоинства земли русской. Видят люди, как жидовские кровопийцы, забравшиеся на самый верх, грабят земли нашей богатства, как создают целые свои жидовские империи, подминая под себя русских предпринимателей, видят люди русские, как попирается их вера! И спрашивают: доколе терпеть? Доколе в стране своей, богатейшей в мире, будем нищими? Спрашивают и ищут защиты. Народ русский долготерпив, но вижу я, как зреют гроздья гнева. Там и сям начинаются погромы. Не может молодёжь больше выносить иноземного засилья, прорывается ярость народная! И если бы святая церковь одобрила, возглавила бы восстание, — поднялись бы как один! Ибо человеколюбие сейчас не спасёт Русь — но погубит её! Только церковь может отпустить грех гнева, признав гнев наш перед Богом праведным. Архимандрит был явно озадачен, посему гладил бороду и ничего не говорил. Тень тяжёлых раздумий появилась у него на лице. Он долго и внимательно смотрел на Облонского. — У вас есть какие-то предложения? — Степан прервал наконец молчание, и лицо его приняло деловое выражение. |
