|
Ирокезу предстояли самые изысканные пытки, во время которых он не должен был ничем выдать свое страдание и боль. Только такое поведение во время казни свидетельствовало о благородстве жертвы. Беранжер-Эме вихрем ворвалась к Анжелике; волосы ее были в беспорядке, та сама она казалась на грани нервного срыва. - Анжелика! Это ужасно! Я не могу больше это терпеть, это выше моих сил! Ее дом был недалеко от места пыток ирокеза, и вот уже целый день и ночь ее одолевал запах паленой кожи. Кроме того, на нее наводили ужас воинственные песни в яростные возгласы гуронов, когда ирокез, вместо того чтобы стонать и просить о пощаде, отвечал на их пытки оскорблениями и перечислением собственных подвигов, а также родственников и друзей гуронов, которых он лично убил. Он не скупился на детали, описывая, каким мукам он их подверг, что, естественно, только разжигало ярость его палачей. Наконец он замолчал, но жизнь еще теплилась в нем, наступила вторая ночь ужасов. Время от времени к нему спускался преподобный отец Жоррас, иезуит; он осматривал его и ждал, что тот подаст знак и решит наконец обратиться к Господу. Религиозные служители уже молились за него, не дожидаясь знака от ирокеза. Пройдя через крещение кровью, он так и так очутится на небесах, но все желали, чтобы он продемонстрировал, что он идет туда по доброй воле. Беранжер уговаривала отца Жорраса, чтобы он вмешался и ускорил смерть несчастного, но священник лишь покачал головой. Нельзя нарушать обычаи гуронов, да и сам ирокез будет оскорблен подобным покушением на его героическую смерть. - У мужчин просто нет сердца, - сказала Беранжер. - Господин де Фронтенак отказал мне по тем же самым причинам. Он заявил, что ему очень жаль, что запах доносится до его дома, ведь они так близко устроили место пыток, но он не в силах ничего изменить. А ваш муж вполне резонно возразил мне, что он не может вмешиваться в существующие отношения французов с местными племенами. - Но почему вы пришли ко мне? - Потому что вы - женщина; кроме того, говорят, что вы умеете разговаривать с этими индейцами. Анжелика была в раздумьях. С одной стороны, она разделяла чувства Беранжер; с другой - понимала, что подобное вмешательство идет вразрез с устоявшимся тяжелым и подчас жестоким укладом жизни индейцев в Канаде, не имеющим ничего общего с европейским. Если бы Пиксаретт был здесь, она бы попросила его, и он одним ударом томагавка расплющил череп пленного; ему никто не осмелился бы противоречить, его все боялись. - Эти дикари, они ужасны! - повторяла Беранжер-Эме и дрожала от страха. - Ах, зачем я приехала в Америку! Моя мать предостерегала меня. Обе женщины сели в карету г-на де ла Водьера и вышли в Нижнем городе. В конце улочки были видны огни пламени, они вонзались в небо и освещали место пытки. Они оставили карету на краю дороги и дальше пошли пешком. Ни лакей, ни кучер не поспешили вслед за дамами, они посчитали их поступок чересчур дерзким. Лакей сделал лишь несколько шагов, затем остановился. Они, конечно, боялись этих краснокожих дьяволов, исполнявших около костра свои странные танцы и бивших в барабан, получавших удовольствие от жестокой мести, которой, казалось, не было конца. При виде этого спектакля и вновь ощутив запах горелой кожи, Беранжер потеряла все самообладание. Она остановилась, ее начало тошнить. Анжелике пришлось идти дальше одной. Приближаясь к месту пытки, она старалась не смотреть в ту сторону, где висел на столбе человек, с подожженной кожей, с которого уже сняли скальп, и кое-где была содрана кожа узкими полосками. |
