|
И отвернулась. Жоффрей де Пейрак подошел к ней. Как обычно после даже недолгого отсутствия, он взял ее руку и поцеловал кончики пальцев. Но она никак не отозвалась на эту украдкой выраженную ласку. - Ушел! - с негодованием воскликнул Малапрад. - И даже ни с кем не простился! К тому же на дворе почти ночь, надвигается пурга... Что на него нашло, на этого сумасброда? Нет, решительно все канадцы ненормальные... Анжелика, как обычно, хлопотала по хозяйству. Она подозвала к себе Флоримона и тихонько попросила его отнести кружку с отваром Сэму Хольтону. Потом помогла госпоже Жонас расставить на столе миски и разложила мокрые плащи перед очагом в каморке. Она делала свою ежедневную работу с прилежанием и видимым спокойствием, но внутренне вся была словно в лихорадке. За те часы, что прошли после ухода Пон-Бриана, в ней будто надломилось что-то, и теперь она чувствовала в душе страшную опустошенность. Она уже и думать забыла о его любовных излияниях, но отравленная стрела, которую он, уходя, пустил в нее с порога, постепенно выделила свой яд. Вначале, услышав от Пон-Бриана, что муж изменяет ей с индианками, что живут по-соседству, Анжелика просто пожала плечами, но потом вдруг вся жизнь предстала перед ней в ином свете, и теперь она спрашивала себя - и ее бросало в жар, - так ли уж это не правдоподобно. Мысль, что муж может развлекаться с этими девушками, никогда раньше не приходила ей в голову, хотя граф часто навещал старого колдуна, главу семьи, и она замечала, как обе индианки, Аржети и Ваннипа, увивались около него. Они кокетливо завлекали его, а он весело шутил с ними на их языке, щипал за подбородок, одарял жемчужинами, словно назойливых, балованных детей, от которых хотят откупиться подарками... Не скрывалась ли за всем этим та подозрительная вольность, приметы которой ускользнули от ее внимания? Она всегда была слишком наивна, чтобы разгадывать интриги, а о подобных неприятностях самые заинтересованные люди всегда узнают в последнюю очередь. Когда Пон-Бриан ушел, она решила отвлечься и, отыскав в кладовой жемчуг, начала нанизывать ожерелье для Онорины - подарок к Рождеству. Но руки у нее дрожали, работа не двигалась, и она то и дело подергивала плечами, как бы желая отогнать навязчивую мысль. Тяжкие думы не покидали ее. К ней снова вернулось ощущение отчужденности, которое всякий раз возникало у нее по отношению к мужу, когда она задумывалась обо всем том непонятном и неведомом ей, что таилось в нем. Независимость всегда составляла одну из основных черт его натуры. Так должен ли был он теперь отречься от этой независимости лишь потому, что вновь обрел свою супругу, без которой мог обходиться в течение пятнадцати лет? В конце концов, он - хозяин, полновластный хозяин на борту корабля, как он недавно заявил ей. Он всегда был свободен, его никогда не терзали никакие угрызения совести. Он не боялся ни греха, ни ада. Он сам устанавливал для себя нормы поведения... И вдруг ей стало так невыносимо, что она вскочила, бросив свою работу, и помчалась к лесу, словно желая навсегда скрыться там. Но по снегу далеко не убежишь. Даже просто побродить подольше в лесу, чтобы успокоиться, и то нельзя. Она пленница. И тогда она вернулась и попыталась призвать на помощь собственный разум. "Такова жизнь", - мысленно твердила она, невольно повторяя горькие слова, которыми утешают себя бедные девушки, когда мужество покидает их, и они прекрасно отдают себе отчет в том, что навсегда утратили стойкость духа. "Такова жизнь, пойми ты! - по десять раз на дню повторяла ей некогда ее подружка во Дворе чудес. |
