|
Дети очень любят, когда им рассказывают о периоде их жизни, которого они не помнят или помнят плохо. Эти рассказы утоляют их мучительную жажду самопознания. Они любят, когда их вводят в этот мир наивных, часто бессвязных ощущений, помогают им разобраться в том, что смутно хранит их память. А Кантор, предоставленный самому себе, вынужден был сам искать ответы на все. И потом, став старше, он страдал оттого, что мать спустилась в его представлении с той небывалой высоты, на какую он вознес ее в своем раннем наивном детстве. И вот теперь оставалось сказать ему самое трудное. Анжелика снова заговорила об Онорине, которую нужно было защитить от несправедливой злобы. Они проходили по краю прибрежного луга, у самой реки. Она внезапно повернулась к сыну. - Я тебе уже сказала, что никогда нельзя унижать невиновных. И я повторяю это. Ты можешь ненавидеть меня, если тебе угодно. Но не ее. Она не просила меня о жизни. Но если бы ты осудил меня, ты был бы не прав!.. Не зная, что произошло, плохо, даже больше того - глупо изливать на других желчь своего сердца. Она внимательно смотрела на Кантора, и он увидел, как постепенно темнели глаза матери и в них вспыхнул огонек ненависти, как он подумал, ненависти к нему, и это испугало его. - Ты еще мальчик... - продолжала она. - Но скоро ты станешь мужчиной. Мужчиной, - повторила она мечтательно. - Ты будешь участвовать в войнах, мой сын, будешь сражаться жестоко, до конца... это хорошо. Мужчина не должен бояться сражений. И ты будешь входить в города как победитель, будешь праздновать свою победу и будешь во хмелю силой брать женщин... Но потом позаботишься ли ты о них, о своих жертвах? Нет! Такова война, не правда ли? Придет ли тебе в голову потом узнать, не умерли ли они от позора, не бросились ли в колодец? Нет! Ибо такова война! Так всегда было, так всегда будет, это я тебе говорю... “Когда полк со знаменщиком во главе вступает в город, женщины теряют честь...” Эти слова часто повторяла старая Ревекка. Вот скажи мне, что, по-твоему, остается делать женщине, которая носит под сердцем дитя войны? Что, ты думаешь, она могла бы сделать? Убить дитя или покончить с собой? Или родить? Вот и случается, что некоторые женщины рожают этих детей, воспитывают их, любят, хотят видеть их счастливыми, потому что они - дети. Ты понимаешь? Ты понимаешь? Она с яростью повторила еще раз: “Ты понимаешь?” - в упор глядя на Кантора. Потом отвернулась и стала смотреть в долину, нежную, шелестящую, которая раскинулась перед ними. "Если он не понимает, если он бесчувствен, как камень, тем хуже! - думала она. - Тем хуже для него! Пусть уезжает, пусть становится бессердечным, грубым, жестоким солдафоном... пусть уезжает. Кажется, я сделала все, что могла”. Она подождала немного и заставила себя снова взглянуть на сына. И увидела, что у него дрожат губы. - Если это так, - сказал он хриплым голосом, - если это так, тогда... мама... прости меня, прости! Я не знал... Он бросился перед нею на колени и, закрыв лицо руками, громко разрыдался. Она не ожидала этого и исступленно сжала его в своих объятиях. Она гладила его волосы и машинально повторяла: - Успокойся! Это пустяки... Успокойся, малыш! Как прежде, когда он был маленький. Она вспоминала, какие мягкие, нежные волосики были у него тогда, а сейчас они стали жесткие и очень густые. - Успокойся, - повторяла она, - не надо плакать... Прошлое не должно больше заставлять нас страдать. Мы целы и невредимы. Кантор. Мы вместе, мы живы, мы все и были рождены для того, чтобы быть вместе, это судьба нас разлучила. |
