— Она чувствует, — вдруг сказал Бротт, глядя куда-то себе под ноги, так словно часть его сознания находилась не здесь.

— Ты про Орифию? — сдвинул брови Эд.

Джимм коротко кивнул и вздохнул. Маг поморщился, громко в мыслях желая той мучительного голода.

— Не точно, но знает, что очень скоро нам предстоит увидеться. Я будто слышу ее уязвленный тон, и ощущаю на себе долгий и пронзительный взгляд, — глубокие переживания отразились на лице телепата.

Эдду это не понравилось. Тяжело, конечно, после стольких лет отодвигаться от той, кто подарил тебе другую, более насыщенную и долгую жизнь, обучал и кропотливо помогал осваивать еще никому не известную силу. Наверное, Джимм постоянно чувствовал себя с ней ребенком, неразумным и неуверенным. Орифия умела, несмотря на свой малый рост, выглядеть величественно.

Эд помнил первую встречу, как поражался даже силе простого взгляда гречанки. Тысячи лет смотрели на него словно из Бездны, а он пытался не говорить ни слова, чтобы голос его не показался рядом с ее утонченной фигурой детским лепетом. Все, кто первый раз видят старейших этернелей, а в частности саму главу Сшиллс, невольно умолкают и ставят себя ниже, ощущая давящий душу взгляд аспидно-синих глаз.

Маг поежился. Это потом он понял, сколько крови и дерьма скрыто за ее идеальным профилем, сколько раздавлено кланов, судеб и народов только из-за ее одного взгляда. И то, с каким скрытым удовлетворенным любованием глазел на нее его «родитель», заставляло Эдду скрипеть зубами с мыслью: «Неужели он не видит? Она же с ним играет!»

Орифия словно была суккубом, что высасывала жизни из всех врагов и их последователей. Курт был дураком только в одном — в своей ненормальной любви к этой кобре в красивой шкуре.

— Ей было больно, она кричала от бессилия что-либо изменить. Горечь разъедала ее сердце, — голос изгнанника вернул главу Вуду в реальность, заставив пару раз моргнуть и убрать видения прошлого из взгляда.

Друг смотрел прямо на него.

— Потеряла хорошую игрушку, — без тени сарказма проговорил Эд, спокойно встречая взгляд Джимма.

— Об игрушках так не страдают, Эдду.

— Мне насрать. Твоя мать — та еще гадюка, а тебе давно уже пора перестать ее защищать, словно слепому монаху святыню. Она не пожалеет чада и его беременную жену: раздавит тебя, а потом возьмется за нее и ее кровь.

— Ты сам меня позвал, а теперь уверенно заявляешь, что нам крышка, — нахмурился бывший Сшиллс.

— Я к тому, что хватит видеть в ней свою «мать», так как в тебе она, скорее всего, видит только предателя. Стой особняком и будь во всеоружии, с жалостью, засунутой в жопу. Собственные чада не имеют для нее смысла. Вспомни хотя бы твоего предшественника.

Эд заметил, как с интересом прислушивающийся Рей вскинул голову, отрываясь от писанины, а Хло затаила дыхание. Джимм не любил говорить о других детях Орифии. Он почти всегда переводил разговор в другое русло, отказываясь что-либо слышать или рассказывать другу.

— Эдду, не стоит об этом.

— Почему, Джимм? Думаешь, раз ты так долго от нее смог скрываться, и все еще не изжарен на солнце, то она пожалеет тебя, когда ты окажешься в ее руках, с Сэм или без нее? Ты ведь будешь готов убить ее, если что-то случится? Уверен, что сможешь башку ей взорвать и наблюдать, как ее красивое личико искажается гримасой боли, а потом весьма уродливо истекает кровью и в итоге… бум?

— Еще раз говорю, ты сам…

— Так готов? За нее? — указал пальцем на спящую полукровку Эд.