Въ концѣ пятаго часа кто-то проговорилъ слово: «пожаръ.» У апраксинцевъ кровь прилила къ головѣ. «Гдѣ горитъ, гдѣ горитъ?» съ испугомъ спрашивали они. «Апраксинъ дворъ горитъ!» послышалось гдѣ-то. «Апраксинъ горитъ! Рынокъ горитъ! Горимъ!» пронеслась съ быстротою электрическаго тока ужасная вѣсть по лѣтнему саду, сдѣлалось страшное смятеніе. Мужчины побросали своихъ женъ и бросились къ выходу; все бѣжало и ѣхало на пожаръ. Сначала Апраксинцы все еще не вѣрили, но какъ достигли невскаго проспекта, и картина ужасной дѣйствительности представилась ихъ глазамъ: изъ самой средины Апраксина вылеталъ страшнымъ столбомъ черный дымъ. Въ ужасѣ несли и везли изъ пламени торговцы свои товары… но я бросаю перо… сердце сжимается при описаніи такого несчастія. Нѣкоторые торговцы бросались прямо въ огонь и съ опаленными волосами были выносимы оттуда. Уже всѣ рѣшили, что Апраксину спасенія нѣтъ, какъ вдругъ узнали нѣкоторые, что загорѣлись ихъ жилища.

Наступила ночь, а Апраксинъ все еще горѣлъ; бѣдные торговцы въ безмолвномъ ужасѣ стояли и глядѣли, какъ горѣло и тлѣлось ихъ имущество, скопленное нѣсколько-лѣтнимъ трудомъ и можетъ быть рядомъ лишеній. Наступило утро. Взошло солнце и освѣтило ужасную картину; тамъ, гдѣ кипѣла дѣятельность, гдѣ стояли сотни лавокъ, набитыя товаромъ, гдѣ тысячи торговцевъ зарабатывали себѣ хлѣбъ, было гладкое поле; только кой-гдѣ на землѣ тлѣлись уголья, да стояли почернѣлые остовы каменныхъ строеній и придавали еще болѣе ужаса этой страшной картинѣ разрушенія.