— Нет, ты ничего не поняла. Это совершенно не означало, что не хотел тебя видеть.

— Ты уверен в этом?

— Уверен!

— Тогда что?

— Тебе надо было похоронить Датча. Мне надо было эксгумировать Торри.

Вся обида Лилли сразу пропала. Она повернулась к нему.

— Прости! У меня так и не было случая тебе сказать, как я скорблю о ней.

— Спасибо. Я наконец-то узнал, что с ней произошло. Хорошо, что все прояснилось. Я испытал облегчение, но пережил ужасные дни. Мне и сейчас трудно вспоминать этот кошмар.

Лилли чуть было не бросилась к нему при этих словах, но все-таки удержалась.

— Мне хотелось бы, чтобы ты рассказал о Торри. Если, конечно, ты сам этого хочешь.

— Это тяжелая история, но ты должна ее услышать.

Лилли кивнула, чтобы он продолжал.

Тирни глубоко вздохнул.

— Когда Торри только-только появилась на свет, я надолго уехал в Африку. У меня был контракт на серию очерков о континенте для журнала путешествий. Это должно было занять несколько недель, но растянулось на месяцы. Многие месяцы. Я пропустил День благодарения, пропустил Рождество. Я много чего пропустил.

Пока я был в отъезде, Пола — мать Торри — встретила и полюбила другого человека. Когда я наконец вернулся домой, она положила передо мной документы о разводе. Я даже вещи не успел распаковать. Пола и ее будущий муж хотели, чтобы я отказался от родительских прав на Торри на том основании, что он провел с ней больше времени, чем я.

В то время я дал себя убедить, что так будет лучше для всех, что это самый правильный и порядочный поступок.

Пола любила Ламберта. Он любил Торри как родную дочь. Я решил, что будет лучше для моей дочери, если я просто уйду и дам им возможность жить своей жизнью без моего вмешательства.

— «В то время», — торопливо вставила Лилли. — Это важная оговорка.

— Верно!

Тирни встал и подошел к стене, где были вывешены в рамочках самые удачные журнальные обложки. Он пробежал глазами их все, но Лилли казалось, что он не читает заголовки и даже не видит фотографии.

— Они никак не препятствовали моим встречам с ней. Напротив, они эти встречи поощряли. Но нам обоим было неловко. Мы друг друга не знали. Я был чужаком, с которым бедную девочку заставляли время от времени встречаться. Я выходил на сцену из левой кулисы, проговаривал свою реплику, уходил в правую кулису и исчезал на год или два. Это была жизнь моей дочери, а я всего лишь исполнял в ней третьестепенную роль. С годами я перестал играть и ее. Мои визиты становились все более редкими. Я был на Амазонке, когда до меня дошло известие о ее исчезновении. Она пропала без следа, предполагалось, что ее похитили. Мне потребовались две недели, чтобы вернуться в мир цивилизации и добраться до Штатов.

Я не видел ее несколько лет, — продолжал Тирни. — Меня известили просто из вежливости. Пола была поражена, когда я явился к ним в дом в Нэшвилле, что само по себе многое говорит обо мне, не правда ли? Но вместо того, чтобы ее утешить и хоть как-то облегчить ситуацию для нее и Ламберта, я повел себя, как последний осел.

Я имел наглость критиковать их за то, что они слишком быстро уехали из Клири и не настояли на продолжении поисков. Наступила зима. Невозможно было заставлять несколько сотен людей бесконечно прочесывать эту гору. Но я отказывался принимать эту простую истину, отказывался верить, что больше ничего нельзя было поделать, оставалось лишь надеяться, что Торри где-то когда-то объявится.

Я не мог примириться с тем, что ее лицо появится на молочных картонках с просьбой сообщить любую информацию.

Тирни повернулся к Лилли.

— Ламберт вышвырнул меня из их дома, и я его ни в чем не виню.