Изменить размер шрифта - +
Видно много повидал мужик такого, о чем вспоминать не хотелось.

— Ну, суворовцы, кто из вас готов применить пытки при допросе пленного? Любого, неважно мужчина это, женщина или ребенок.

Сперва неуверенно поднимается одна рука, за ней вторая, третья потом уж не успеть сосчитать… Последним, все так же пряча глаза, вытягивает руку вверх Профессор.

— Молодцы, вы все правильно поняли, — мягко по-отечески говорит офицер. — Запомните лишь одно: думать, что можете и реально сделать, это две большие разницы, как говорят в Одессе. И слава Богу, что это так. Ну а теперь, хватит обсуждать всякие ужасы и марш за учебники!

 

 

 

Марш-бросок… Хриплое дыхание, рвущее напряженное опухшее горло, густая тягучая слюна, которую никакими силами не протолкнуть ни вперед, ни назад, мерно качающаяся, плывущая в багровом мареве впереди чужая спина. Вселенная сложилась, схлопнулась сузившись в материальную точку, в точку ставшую этой качающейся впереди спиной, больше ничего вокруг нет, все остальное нереальное наваждение, есть лишь вот эта постоянно убегающая вперед спина. Все остальное: жизнь на гражданке, учеба в нормальной школе, поступление в училище, папа и мама, дом, родной город — просто счастливый и мимолетный предрассветный бред, на самом деле всего этого не существует, это лишь сон, красивая и глупая мечта. А в реальности есть только бесконечные километры сухой пропыленной тропы прихотливо вьющейся по кромке хвойного леса, тянущие разбитые плечи, гнущие тело к земле, ремни снаряжения, немилосердно трущий позвоночник между лопатками автомат и малая пехотная лопатка, окончательно сползшая на задницу и так и норовящая врезать на бегу деревянным черенком прямо по яйцам. И так было всегда, и так всегда будет: только дробный топот тяжелых юфтевых сапог, злобный шипящий мат замкомвзвода подгоняющий где-то сзади отстающего «мешка», да нудный речитатив, он же регулятор выдохов-вдохов, откуда-то сбоку: «Хорошо живет на свете Винни-Пух…, хорошо живет на свете Винни-Пух…, хорошо живет на свете Винни-Пух…». И так постоянно, до бесконечности, как заезженная пластинка, уже минут двадцать. Очень хочется развернуться и заехать прикладом в челюсть поклоннику стихотворного творчества плюшевого медведя, но сил на такое сложное действие давно уже нет, не говоря уж о том, что кажется совершенно невозможным выбиться хотя бы на мгновение из задаваемого бухающими сапогами ритма. «Хорошо живет на свете Винни-Пух…». Действительно, наверное, неплохо живется этой медвежьей харе, нажрался медку до отвала и никаких тебе марш-бросков, атак укрепленных рубежей и переползаний по-пластунски «до во-он того дуба». Сюда бы эту плюшевую задницу, с удовольствием посмотрел бы как он тут свои пыхтелки посочинял бы.

Кто-то тяжело бьется в левое плечо, так, удачно по-хоккейному бортуя, что не ожидавший подобного Стасер чуть не валится с ног. Зато эта неожиданность мгновенно выводит его из-под действия общего гипнотизирующего ритма и позволяет оглянуться вокруг, оценивая обстановку. Оказывается он бежит где-то в середине все еще держащего какое-то подобие строя взвода. Впереди виднеется облако пыли с мелькающими в нем грязно-зелеными фигурками, это стартовавший на пять минут раньше первый взвод. Пять минут на марш-броске это километровый разрыв, более чем достаточная дистанция между взводами, где-то километром сзади, хрипло матерясь, пыхтит, харкает кровью и слизью третий взвод, а за ним и четвертый. Стасер вспоминает, что сегодня четверг, а значит утренний марш-бросок десятикилометровый с контрольным временем пятьдесят восемь минут на «отлично». «Беременной каракатице по тонкому льду и то меньше времени надо!», по выражению их ротного. Вот, кстати, и он сам, легок на помине. Подтянутый крепкий подполковник в фирменном спортивном костюме ехал вдоль линии растянувшихся в беге взводов на велосипеде.

Быстрый переход