— Звук, Томас. Теперь я его слышу. Это звук типа «ка-чинг, ка-чинг». Слышишь?

И мы стали вместе прислушиваться, как будто это была песня с трудноразличимыми словами.

— Да, это «ка-чинг», — сказал я. — Типичный «ка-чинг».

Она взглянула на меня:

— А «ка-чинг» — это опасно?

— Иногда.

— Но этот звучит вполне безобидно.

— Думаю, ты права, — сказал я. — Это хороший звук. Хороший «ка-чинг».

С этого момента течение времени резко ускорилось, и мы не успели опомниться, как оказались дома.

Часть IV

Аднажды када нибуть, так написано, рибенок радится в этом городе названом Эшленд, и у ниго не будет вабще почти ничиго, то есть савсем мало что.

У ниго будит недаставать целых частей. Сматреться он будит так, что и сматреть будит не на что. Уродливей самой паршивой дворняшки будит этот рибенок.

Его мама и папа умрут, разобются в машине.

Это пещально, но ищо пичальнее то, что жалеть тут асобо и нечего.

Он разпоследний человек из всех. Люди могут сматреть на него и видеть то, что они видют, потому что он такой и есть — разпоследний. Он не будит знать почти ничиго. Он не будит знать черед букв: для него все одно, где поэт, кто поет, а что пьет.

Но поздней он это узнает.

Потому что в город приедит женщина и даст ему то, что нужно знать.

Для «десерта» двойной буквы «с» будет лишку, но как раз — для «опоссума» и «пессимиста».

И ищо много другое.

Но как и все харошее, она скоро уйдет навсигда.

Да, она даст все что нужно рибенку, у которого не будит почти ничиго вабще. Она умрет, давая жизнь. Пройдет время и патом ищо много времени. И ее сын приедит в город, и все будит как было. О пять. Никаких изминений.

Эсли вы думайте что со времинем вещи миняются, вы думайте ирундовый всдор.

И вот. Я принес огонь. Сичас там нет нигде вабще ничиго. Есть толька я и ничто другое, а это очинь много ничиго, это сплашное ничиго.

Но есть хорошая новасть, патаму что мы можим начать все с начала.

Свежый.

Новый и усовиршенсвованый.

ОК.

Аднажды када нибуть все начнеца с начала о пять. Аднажды када ни будь.

Игги