— Я счастлив быть арфистом, — сказал он.

Мастер Муренни улыбнулся. — Ты все еще можешь быть и арфистом, и наездником дракона, ты знаешь.

— Только после того, как закончу мое обучение. — Киндан провел в Цехе Арфистов полтора Оборота.

Ученики обычно не «меняют столы», чтобы стать подмастерьями, пока они не проведут в Цехе три или даже четыре Оборота.

Муренни кивнул и жестом попросил Киндана продолжать.

— Я присутствовал на Рождении, — начал Киндан и откинулся на свой стул, устраиваясь поудобнее. По мере того, как он все больше и больше углублялся в доклад, он чувствовал, как отчет превращается в песню и делается все мелодичней. Местами все страхи и затруднения Киндана уходили прочь, и заменялись говорящей песней, которую он передавал.

— Хорошая работа, очень хорошо, — сказал Главный Мастер Арфистов, когда Киндан закончил. Он недолго посидел задумавшись. Когда он вновь поднял глаза, он промурлыкал: — Так, Джессала обрела вечный покой. Я представляю, что уже недолго до того, как и Б’ралар обретет свой.

— Почему, мастер? — спросил Киндан, удивленный тем, что какой-то всадник может совершить такое действие.

— Иногда на сердце так тяжело, что жить становится невозможно, — объяснил ему Муренни. — Если нет того, что заменит потерю, человек просто сдается.

Он нагнулся вперед, посмотрев Киндану в глаза. — Без надежды нет будущего.

Киндан уже слышал это раньше. — Можем ли мы дать ему надежду?

Муренни покачал своей головой: — Мы можем только дать ему выбор. Надежда — это нечто, что можно найти только в себе.

Киндан мрачно кивнул. Мастер Муренни отметил выражение его лица и криво усмехнулся. Он откинулся назад, его глаза уставились в потолок. Когда он снова заговорил, его слова были отстранены, но сердечны. — Я надеюсь, ты никогда такого не испытаешь.

В этот момент тишина была нарушена Главным Мастером Арфистов, который решительно выпрыгнул из своего кресла. — Но теперь, когда работа сделана, поднос надо отнести обратно на кухню, и ты должен идти на свои уроки.

— Да, мастер, — согласился Киндан, радуясь окончанию мрачных размышлений. Но они возвращались, дни складывались в недели, недели в месяцы, и Киндан терялся в мрачных мыслях. Он отвлекался на мысли о Киск — теперь Нуэлск, зеленой самке стража порога, с которой он был связан и потом отпустил под опеку Нуэллы. Со временем его связь с Киск стала похожа та заточение, но сквозь воспоминания, Киндан ощущал, что помнит, как трудно с безобразной зеленой самкой стража было вначале, и какой смелой она показала себя в конце, взяв Нуэллу в никогда прежде не совершавшуюся поездку через промежуток, чтобы освободить заточенных горняков. И он думал о том, как это — Запечатлеть дракона, имеющего пару огромных, фасеточных глаз, кружившихся в заботе о его благополучии, ездить на драконе, давать ему огненный камень и видеть вырывающееся пламя.

Его дни были заполнены ощущением восторга от уроков, и его разнообразными нелепостями; он не имел умения Ноналы в профессиональном пении, ни страстного стремления к сухим, пыльным Записям, которые делали глаза Верилана яркими от возбуждения. О, он мог расстраивать глупые выходки старших учеников и ой как хорошо это делал, но это трудно было назвать арфистским даром, и к тому же, Киндан думал, что нет дела, в котором он одарен.

Ну, кроме барабанов. Барабаны на Перне были более, нежели ударные инструменты; они были жизненно необходимы для передачи новостей между Холдами и Мастерскими. Лишь наездники драконов могли перемещаться быстрее, нежели барабанное сообщение и, барабанные сообщения были доступны всем, только барабанные сообщения переносили полные новости по Перну.