Чуть позже узнали и о Франции. У лягушатников было четыре «прибора», но два они умудрились потерять, причем самым глупым образом. На каждом ранце надпись белым по черному: «Не вскрывать!» А французы взяли – и попытались. Значит, сами и виноваты. Нет у галлов порядка!

Все прочее оставалось тайной, но курсанты не роптали. Доверие окрыляло – из сотен и тысяч достойных выбрали именно их! Конечно, потом будут другие, но первыми стали они, пятеро молодых ребят, старшему из которых только что исполнилось двадцать.

…Лишь совсем недавно Лейхтвейс узнал, что «потом» так и не настало. Их выпуск был первым – и последним. О причинах не сообщили, но он догадался сам. Для серьезного обучения необходимы минимум два ранца. Остался же всего один – тот, что у него за плечами. И «марсиан» стало меньше, двое погибли, одного отстранили от полетов, инструктор исчез.

Исчезла…

Один ранец, два пилота. Так и работали по очереди. Сегодня – его смена.

* * *

Крыша оказалась не ровной, как он думал – скатной, с резким уклоном, таким, что и не усидеть. К счастью нашелся карниз, пусть и узкий, но уместиться можно. Там Лейхтвейс и устроился – справа, поближе к фигурной каменной башенке. Солнце уже зашло, фонари горели далеко, у самых ворот. Сумерки надежно укрыли непрошеного гостя. За спиной – теплое, не успевшее еще остыть, железо, под ногами пропасть, а над головой – летнее парижское небо, на котором неспешно проступали бледные звезды.

Добрался!

Найти особняк оказалось проще, чем он предполагал. В темноте улицы казались горными ущельями, однако свет уже включили, и Лейхтвейс, скользнув над площадью Виктора Гюго, без труда вышел на следующий ориентир – улицу Лафонтена, широкую, залитую неровным желтым огнем. Оставалось пролететь ее из конца в конец и найти узкий переулок, затерявшийся между массивными шестиэтажными домами начала века. Затем дома исчезли, сменившись особняками за высокими заборами. Тот, что ему нужен, был третьим слева. Все как на плане: ворота, будка охраны, входная дверь, крыльцо, клумба.

Ранец выключать не стал. Карниз узкий, береженого бог бережет… К счастью, о топливе можно не думать. Как сказано в наставлении, «прибор» работает не по принципу двигателя внутреннего сгорания, а совсем иначе. Что это может означать, намекнул инструктор: полет возможен, пока человек жив. Потом довелось и увидеть. Его напарник, тот самый брат авиаконструктора, умер в воздухе – отказало никогда не хворавшее сердце. Лейхтвейс успел подхватить ставшее сразу необыкновенно тяжелым тело и спустить на землю. За спасение аппарата он получил благодарность, а поредевшую группу отправили на внеочередной медицинский осмотр.

Сам на сердце не жаловался. Отболело! Работал спокойно и без малейших эмоций. Тренировки тоже помогли, даже самое трудное – ожидание теперь переносилось легко. Надо лишь расслабиться, зафиксировав «картинку» перед глазами и просто отдыхать. Не каждый день выпадают лишние полчаса, когда остаешься наедине с самим собой.

Дневная жара ушла, значит, можно насухо вытереть лицо, отхлебнуть глоток воды из фляги. Двор – большой ровный квадрат, запертые ворота, охранник у будки. Справа – гараж, под ногами – крыльцо о трех ступеньках. «Картинка» запечатлена, она так и останется перед глазами, чтобы вспыхнуть ярким огнем при первом же изменении резкого и четкого контура. А поверх нее – еще одна, допустим… Тоже двор, и тоже квадратом, но большой и глубокий, не двор даже – колодец. Шестой этаж, широкий белый подоконник, светловолосый мальчик смотрит вниз.