– Чего-то сильно шумят, – бросил кто-то из глубины. – Боевыми, между прочим.

Тох! Тох!

Кажется, приезжий майор взялся за дело всерьез. В штабе подобное именовали «ужесточенной бдительностью». Об этом его тоже предупредили. Граница рядом, вероятный противник то и дело совершает провокации, значит, следует быть готовым к любой неожиданности. Последнее слово начальство интонировало с особым тщанием.

– Все помнят, куда по тревоге бежать? – надавил голосом сосед-старшина. – Товарищ замполитрука…

– В штабную палатку, – вздохнул он. – Помню…

Фуражка… Поправить… Ребро ладони от носа до козырька… Порядок!

Полог палатки уже откинут. Сумрак поредел, став серым, точно таким, как во сне. Странно, что он так и не смог разглядеть лицо той девушки…

Пошел!

* * *

Ночь пахла порохом, и ему сразу же вспомнился полигон, где довелось отстреливать офицерское упражнение «номер три». Их, будущих политработников, стрелять учили вприглядку, и чуть ли не половина курса опозорилась, послав все три пули «в молоко». Он поразил первую мишень, ростовую, самую легкую, и втайне этим гордился.

Порох… Значит, действительно стреляют, причем от души. Внезапно где-то совсем рядом заорали, отчаянно, изо всех сил.

– Тох-тох! Тох! Ба-бах!..

Он успел повернуться, и взрывная волна ударила прямо в лицо. Рыжее пламя, черная ночь.

«Не учебная», понял он, когда холодная земля ударила в затылок.

* * *

В Минске, в штабе округа, считай, повезло. Полковой комиссар (три «шпалы», черный кант), бегло проглядев его бумаги, первым делом поинтересовался гражданской специальностью. Узнав оную, поморщился, словно лимона вкусив, и без особой надежды поинтересовался на предмет навыков иных, более полезных в данный непростой момент. Знание немецкого комиссара почему-то не заинтересовало, как и невеликий, но все же имеющийся лекторский опыт. Тогда он вспомнил интернат и машины, которые довелось ремонтировать под чутким руководством дяди Николая. Комиссар кивнул, вполне удовлетворенный, и, бегло проглядев какой-то список, сообщил, что имеется вакантная должность в одном из БАО. С тем и отправил с глаз долой прямиком в «кадры».

Что такое БАО, он узнал, только получив на руки предписание. Равно как и то, что довелось попасть в авиацию, пусть и не в ту, что летает. Последнее слегка огорчило, только что купленные в минском военторге общевойсковые петлицы (две на гимнастерку, две на шинель) оказались не нужны.

Новые петлицы, синие с черным комиссарским кантом, он успел получить все у того же соседа-старшины. И даже пришить успел. Треугольников столько же – по четыре на петлицу, но старшина в роте, считай, первый после командира, а кем предстоит быть ему, замполитрука (поди выговори!), спросить не у кого. Комроты направил к комиссару, а того, как на грех, не оказалось на месте. В нетях, как выразились бы предки. Батальонный «молчи-молчи», молодой и очень серьезный паренек, предположил со знанием дела, что в роту новоприбывшего направлять не будут, а назначат сразу заместителем комиссара. Работы много, половина состава из только что набранных по линии БУС, поэтому настроение у людей разное. Заодно посоветовал спрятать личные документы в батальонный сейф, потому как жить придется в палатке, где тумбочка одна на отделение и та самодельная, сбитая из досок.

Комсомольский билет исчез за стальной дверцей как раз перед ужином.