Мы снова выпили. Остриём ножа я соорудил из хлеба и кильки бутерброд и протянул дяде Славе. Но тот даже не заметил. Вытащил из пачки папиросу, нашарил в кармане спортивок раздавленный спичечный коробок и закурил. Терпкий сизый дым пополз по комнате.

— А я, видишь — совсем один! — всхлипнул дядя Слава. — Жена бросила, сука! Митька уехал. А у меня здесь — никого. Один, как собака. И уехать некуда. Некуда, понимаешь? Тебя как зовут?

— Саня, — ответил я, рукой отгоняя от лица папиросный дым.

— Ты — человек, Саня! И я человек! А разве люди так живут? Целыми днями один-одинёшенек, как сыч. А сыч — это разве человек? Человек — это звучит гордо! Кто сказал, а?

— Горький.

— Вот! Алексей Максимыч! Великий пролетарский писатель!

Я соорудил ещё один бутерброд.

— Ты бы поел, дядя Слава.

— Иди на...р! — неожиданно окрысился дядя Слава и одним движением затушил окурок папиросы в консервной банке. — Водки налей!

К этому моменту, наша увлекательная беседа порядком мне надоела. Всё, что мне было нужно, я узнал. Надираться в компании алкоголика не входило в мои ближайшие планы, а вонь по-прежнему резала глаза.

— Давай сам, дядя Слава! — миролюбиво ответил я. — А я пойду.

— Куда? Стоять, щенок! Мало я тебя порол?

Видно, ему опять примерещилось, что я — Митька, который без памяти сбежал в мореходку от запойного папаши.

Дядя Слава приподнялся с места. Но я, проходя мимо, легонько толкнул его в плечо, и алкаш рухнул обратно на кровать.

На улице я с удовольствием втянул в себя свежий воздух. Несколько раз резко выдохнул, выгоняя из лёгких запах дяди Славиной квартиры.

— Чего распыхтелся, козлина? — визгливо ошпарил сзади женский голос. — Пролез-таки? Я же тебе сказала, что у этого алкаша ничего нет! И нечего тут шастать, к моему белью пристраиваться! Только попробуй украсть — засажу тут же!

Тётка по-прежнему была в цветастом халате и с тазом. Только на этот раз таз был полон мокрым бельём.

Тётка пёрла на меня, как броненосец на рыбацкую лодку. Я сделал шаг в сторону.

— Вали отсюдова! — подбодрила меня тётка. — Чтобы духу твоего здесь не было!

И принялась развешивать на верёвке мокрое бельё.

А я обогнул дом и по тропинке направился к ожидавшим меня друзьям. И по дороге вспомнил, что бизнесмена, у которого я гостил в Балтийске в начале девяностых, звали Дмитрием. И он вполне мог быть тем самым Митькой — законным наследником алкаша дяди Славы.

— Саня! — возмущённо загудел Мишка. — Ты куда пропал?! Севка чуть всё вино без тебя не выпил!

— А чего он ходит, неизвестно где? — подпрыгнул Севка. — Как стукнули его по башке — так и завёл какие-то тайны от друзей!

Оля тоже взглянула на меня обиженно — как-никак, у неё был день рождения.

Я осторожно, чтобы не уколоться шипами, отломил веточку цветущего шиповника и протянул имениннице.

— С днём рождения, Оля!

Севка обиженно засопел — он не догадался до такой простой вещи.

— Спасибо, Саша!

Оля улыбалась мне, но я смотрел не на неё.

По пляжу, вдоль самой кромки ленивого балтийского прибоя, оставляя на мокром песке лёгкие отпечатки спортивных туфель, бежала девушка. Высокая, стройная. Её светлые волосы были коротко пострижены на затылке, и переходили в длинную косую чёлку, которую она то и дело отбрасывала назад резким движением головы.

Щёки девушки раскраснелись, небольшая, но крепкая грудь чуть колыхалась под спортивной майкой в такт шагам. Девушка бежала легко и свободно — было видно, что бег доставляет ей удовольствие.