– Как ребята? – спросил ефрейтора.

– Орлы. Держатся, – беззаботно ответил тот, внимательно прислушиваясь к обманчивой тишине, которая воцарилась после артналета.

– Убитые во взводе есть?

– Бог миловал. У пятерых ранения, да и то курам на смех – царапины, – вдруг рассмеялся. – Один только Бирюков схлопотал посерьезней в… общем, в "тыл". Ничего, оружие держит, стоять может, а посидеть в ближайшем будущем не придется, фрицы не дадут…

И вдруг умолк на полуслове, нахмурился. Алексей удивился было этой перемене, но в следующий миг понял ее причину: из-за пригорка, который щетинился позади немецких окопов унылым, искромсанным пулями редколесьем и который скрывал неглубокую лощину, послышался гул. Он нарастал, усиливался, постепенно наполняя изрытое воронками пространство впереди окопов; казалось, воздух пришел в движение, завибрировал, отчего земная твердь дрогнула, заходила под ногами ходуном, начала стекать в траншею струйками распушенного солдатскими лопатами и осенним суховеем чернозема.

– Танки… – голос Никашкина, немного осипший, а из-за этого необычно тихий, слегка дрогнул. – Дождались, маму их немецкую… – завернул круто.

– Дождались… – Алексей, стряхнув внезапно вспотевшей ладонью застрявшие в волосах стебельки травы и земляную крошку, надел каску.

– Ничего, выдюжим, – попытался бодро улыбнуться Никашкин, но улыбка не вышла. – Который раз встречаюсь с ними, а вот привыкнуть никак не могу – вдруг пожаловался Малахову. – И не боязно вроде, а внутри холодок… Надо к ребятам, командир. Им-то каково – впервые…

– Пошли! – и Алексей, не оглядываясь на ефрейтора, в полный рост побежал по траншее.

Танки, выползая из лощины по одному, вскоре миновали немецкие окопы и, разворачиваясь веером, двинулись к боевым порядкам роты; вслед за ними высыпали и фашистские солдаты, до поры до времени стараясь укрыться за их толстыми бронированными туловищами.

– Приготовить гранаты! – скомандовал Малахов. Пехотинцы, которые до этого, как завороженные, в полной неподвижности наблюдали за танками, засуетились, потянулись к подсумкам, к выдолбленным в стенах окопов нишам и принялись доставать оттуда гранаты и бутылки с зажигательной смесью.

– Спокойней, ребятки, спокойней! – голос Никашкина снова обрел звонкость. – Ты что, трактор никогда не видел? – подскочил к молоденькому бойцу, который никак не могу вставить дрожащими руками запал в гнездо. – Ну нацеплял на него фриц пушек и пулеметов – что с того? Больше шума, чем толку. Подожди, пока подползет поближе, да зажигалку ему в зубы – запылает как миленький. Главное – не торопись. Затаился – и жди. Дошло? То-то…

– Никашкин! – позвал его Малахов.

– Здесь я! – ефрейтор подскочил к лейтенанту.

– Возьми двух бойцов и пулеметчика. Нужно отрезать пехоту от танков. Пройдешь незаметно со стороны реки под прикрытием берега вон к тому пригорку. Понял?

– Так точно! Сделаю в лучшем виде.

– Поторапливайтесь – времени уже в обрез.

– Есть! – Никашкин убежал.

Томительно тянулись последние минуты. А танки подкрадывались неторопливо, раскачиваясь, на ухабах и воронках, с уверенностью сытого хищника, который, перед тем как вонзить свои клыки в тело очередной жертвы, смакует ожидание неизбежной агонии предназначенной к закланию добычи: уж, наверное, высмотрели немецкие корректировщики с высоты, что противотанковых пушек на позициях роты нет и в помине – "рама" зудела над головой с утра до ночи.

"Эх, людей маловато! – окинув взглядом позиции роты, вздохнул Малахов.