– Конкретно по Христофорову у вас есть что-нибудь?

– Отрабатываем его связи. Кое-кого из "друзей" Янчика мы уже прихватили. Но тебе эта публика, думаю, хорошо знакома: молчат, как в рот воды набрали. Дрожат за свою мошну, а посему готовы сожрать собственный язык, но не сболтнуть лишнего в ущерб своим накопленным связям. Им подавай только факт, притом документально подтвержденный. В противном случае от матери родной откажутся, скажут – инкубаторские. У меня все. Будь здоров!

6

Пули крошили кору, косили пожелтевшие листья, со свистом вгрызались в землю, выбрасывая пыльные фонтанчики – кольцо окружения стягивалось все туже. Никашкин, морщась, бинтовал полоской от исподней рубашки левую руку – зацепило осколком гранаты, Малахов и Фасулаки отстреливались, экономя патроны: целились тщательно, били только наверняка. Когда в поле зрения попадал Георгий, лейтенант про себя дивился: на лице парня сиял восторг, по мнению Малахова, совершенно неуместный в данной ситуации. Стрелял Фасулаки довольно-таки неплохо; при каждом удачном попадании улыбался радостно во весь рот и что-то тихо приговаривал на незнакомом Алексею языке.

На немцев они наткнулись случайно, через два дня после выхода из болота на лесной опушке. Их заметил повар эсэсовской части: набирая воду в термос из обложенного деревянным срубом родника, томимые жаждой, они набрели на этот холодный прозрачный ключ двумя-тремя минутами раньше, чем немец, и не успели спрятаться как следует, уйти в спасательную лесную глубь. Повара снял Фасулаки метким броском ножа, но тот успел заорать с испугу, переполошив расположившихся на привал эсэсовцев. Началась погоня. Обученные охоте на людей гитлеровские солдаты зондеркоманды действовали слаженно и цепко; оторваться от них так и не удалось…

Алексей отполз за тонкий деревянный ствол и, приподнявшись, посмотрел в сторону неглубокой лесной лощины в их тылу, на дне которой, скрытый кустарником, журчал ручей. Только оттуда их не кропили еще эсэсовцы огнем, видать, не успели обойти, замкнуть оцепление. Немного подумав, позвал Никашкина. Тот понял с полуслова:

– Попробуем. Это шанс… Я вас прикрою.

– Почему ты? – к ним подполз и Фасулаки. – Разрешите мне, – обратился к Алексею.

– Нет, – отрезал лейтенант, не вдаваясь в объяснения: у ефрейтора опыта в таких делах было побольше. – Уходим! Долго не задерживайся, – повернулся к Никашкину. – Минут пять, не больше.

– Понятное дело…

Кубарем скатились в лощину и побежали по дну ручья, продираясь сквозь низко нависшие над водой ветви; автомат Никашкина бил короткими очередями.

Лощина почти под прямым углом поворачивала на северо-запад в сторону болота. Под высоким глинистым обрывом Алексей заприметил промоину в виде пещерки, над которой свисал козырек из густо переплетенных корней и сухой травы.

– Туда! – показал он Фасулаки и полез первым. Места хватило обоим с лихвой. Отдыхали, дожидаясь Никашкина. Алексей прислушался: автомат ефрейтора умолк, только отрывисто и сухо трещали немецкие "шмайсеры".

Неожиданно Фасулаки крепко сжал плечо лейтенанта и кивком указал вниз по течению речья. Но уже и Алексей услышал шлепки шагов. И тут над обрывом у самого края лощины, как раз напротив того места, где они затаились, показалась рогатая каска, к которой были прикреплены ветки для маскировки: немецкий солдат с совсем еще молодым бледным лицом, вытянув по-гусиному шею, смотрел вниз, настороженно прислушиваясь к неумолчному говору ручья. Алексею в какой-то миг показалось, что глаза эсэсовца различили две фигуры в пещерке – чересчур уж пристально и долго немец вглядывался в кусты возле их убежища, и он стал медленно поднимать пистолет; но в это время гитлеровец повернул голову и, взмахнув рукой, приглашая кого-то невидимого следовать за собой, исчез, зашуршав опавшей листвой.