Константин, однако, продолжал говорить о ней с Наташей. Чем более напряженным становился конфликт между любовниками, тем настоятельнее делалась для Константина потребность высказаться о том, что его мучило. Как бы вне связи с Ариной он рассуждал с Наташей о судьбах молодого поколения:

– Вы слыхали о лигах свободной любви? Они возникли почти повсеместно в последних классах женских гимназий, особенно в южной России и на Кавказе. Мне случалось во время деловых поездок встречаться с молодыми девушками, которые излагали мне что-то вроде платформы этих лиг. Она довольно любопытна. Эти девушки, в большинстве своем весьма развитые, убеждены, что Россия должна дать миру пример новой цивилизации, что она первой должна освободиться от предрассудков, более тридцати столетий угнетающих человеческое общество. Эти молоденькие внучки нигилистов считают требование девственности самым абсурдным и унизительным из предрассудков. Они даже не ставят вопрос хотя бы так: а почему, собственно, девушка должна хранить невинность до брака? Они чувствуют себя оскорбленными, когда вообще поднимается проблема брака – его они давно уже отрицают. Они утверждают: „Женщина наравне с мужчиной имеет право распоряжаться своим телом. Пусть экспериментирует с ним, если ей так нравится, пусть извлекает из него удовольствие по своему усмотрению. Любовной морали не существует".

Видите, какие теории рождаются в этих прекрасных головках, – заметил Константин. – Меня они, впрочем, не занимают. Единственное, что меня интересует – в какой момент возникает конфликт между теорией и ее практическим претворением в жизнь. Меня уверяли, что самые умные из этих девушек, одержимые своими теоретическими установками, считают делом своей чести отдаться без любви и даже без удовольствия, лишь бы доказать свою полную независимость. Только так, не на словах, а на деле, одерживают они победу, древними и устаревшими предписаниями… Эта страна – поистине опытное поле для самых захватывающих экспериментов. – Да, но если какая-нибудь из этих одержимых умниц попадет в руки настоящего мужчины, она превратится в рабыню, – возразила Наташа. – Не пришлось ли вам недавно наблюдать нечто подобное? Вы знаете об этом больше моего. Я была наивной дурочкой, когда выходила замуж, и меня постигла неудача. Теперь я спрашиваю себя: если бы у меня была дочь, как бы я ее воспитала? Заранее трудно сказать. Я отношусь ко всему этому с меньшей строгостью, чем вы. Жизнь так тяжела, что я не могу заранее осуждать тех, кто искренне ищет – даже если их ждет разочарование – лекарства от стольких зол.

Надо заметить, что Константин и Наташа виделись лишь в гостях у своей общей знакомой. Несмотря на дружеские чувства к Наташе, он ни разу еще не посетил ее, опасаясь, что их отношения могут принять иной характер. Он видел, что Наташа тянется к нему, и ему было приятно сознавать, что теперь, когда его поединок с Ариной достигает такого накала, становится таким мучительным, что может вынудить его порвать с ней, он всегда найдет в арбатском домике надежное пристанище.

В моменты крайнего раздражения и гнева, которые Арина, явно забавляясь, провоцировала, рассказывая Константину с холодным цинизмом о своем прошлом, тот неоднократно вопрошал себя, как он выносит жизнь с этой испорченной девчонкой, которая вопреки очарованию молодости и незаурядному уму была до такой степени злой по натуре. Что это – необъяснимая слабость мужчины перед чем-то, не поддающимся разгадке? Боязнь завтрашнего дня, когда колеблешься бросать то, чем обладаешь, из боязни не найти лучшего? Сколько раз Константин размышлял над этим, не находя ответа. Но его возраставшая близость с Наташей давала надежду на благоприятный выход из тупика. Завтра, стоило ему захотеть, у него появится очаровательная любовница. Сознание, что он еще может нравиться, придавало ему уверенности, не позволяло терять хладнокровия в дуэли с Ариной.