Еще Н. С. Трубецкой по этому поводу писал: «Между русским, с одной стороны, и бурятом или самоедом — с другой, различие очень велико. Но характерно, что между этими крайними точками существует целая непрерывная цепь промежуточных переходных звеньев. В отношении внешнего антропологического типа лица и строения тела нет резкой разницы между великорусом и мордвином или зырянином; но от зырянина и мордвина опять-таки нет резкого перехода к черемису или вотяку; по типу волжско-камские финны (мордва, вотяки, черемисы) близко сходны с волжскими тюрками (чувашами, татарами, мещеряками); татарский тип так же постепенно переходит к типу башкир и киргизов, от которых путем таких же постепенных переходов приходим к типу собственно монголов, калмыков и бурят».
Между тем множество историков, в том числе и такие известнейшие, как В. О. Ключевский в «Курсе русской истории», безусловным образом утверждали, что до прихода славян на территорию того же Волго-Окского междуречья в Центре и на Севере Великороссии обитали сплошь финские племена, которых славяне ассимилировали. В. О. Ключевский полагал колонизацию Северо-востока с середины XII века, затем следующие поколения историков возложили ее на племена кривичей, которые пришли сюда в VI веке. Соответственно и формировался впоследствии взгляд на этногенез великороссов. В обществе утверждалось, вернее пропагандировалось, мнение, причем с известной долей пренебрежительности, что наш народ финского происхождения. Данный постулат насаждался и насаждается с какой-то болезненной назойливостью и сейчас, и за всем этим явственно видна определенная тенденция. Эта тенденция настораживает и отталкивает, хотя в финских родственниках, лично я, к примеру, не вижу ничего зазорного, к тому же, повторюсь, они наши ближайшие родственники по ностратической семье в отличие от некоторых семито-хамитов, которым крайне необходимо, чтобы от них произошло все человечество.
Насчет финского участия в этногенезе великороссов высказано немало мнений, между тем, если в «славянизации» финских племен, проживавших в Восточной Европе в древние времена, никто, собственно говоря, не сомневается, то о «финно-угоризации» здесь ариев, похоже на то, и речи никогда не шло. Однако есть кое-какие данные, которые позволяют заподозрить подобные случаи.
Известно, что этимология гидронима Москва весьма туманна. Его сопоставляли с финским словом musta «черный», с кавказским этнонимом Μόσχοι, марийским moskà «медведь», коми mösk «корова», русским мостки, мордовским мушка «конопля», славянскими основами моек-, мозг-, мож-, мощ-, мост- или балтийскими mask-, mazg-, так-, mast-. Дело в том, что первоначально следовало бы определиться именно с историческими обстоятельствами, которые могли привести к появлению данного гидронима, а здесь наиболее логично было бы предположить, что гидроним Москва связан с этнонимом мосхи (моски).
Якоб Рейтенфельс, автор конца XVII века, в труде которого перечислено 24 античных, византийских и средневековых автора, среди которых: Геродот, Плиний, Иордан, Герберштейн, Поссевино, Буссов, а также использованы труды Я. Длугоша, М. Меховского, М. Стрыйковского и др., считает мосхов одной из составляющих тогдашнего московитского народа, наряду с готами и скифами, и указывает: «Всякий, ни мало не задумываясь, скажет совершенно определенно, что Мозоху, сыну Иафета, принадлежали в качестве первых поселений (колоний) в мире Каппадокия и вся область Трапезунтская и Колхида, ибо Иосиф Еврей утверждает, что Каппадокия некогда называлась Мосхой, и всякий ясно видит из свидетельств Геродота, Плиния, Страбона, Птоломея и других, достоверных и надежных древних писателей, что мосхи, мосхины и мосинокки занимали как Каппадокию, так и известные кавказские ущелья близ Черного моря». |