Десант. Какую он роль сыграл, не знаю. Был какой-то батальон. Может, в марте они и высадились. На нашем участке выброски десанта не было. Не почувствовали мы, что прибыл десант, что нам легче стало. Как в яму прыгнули эти парашютисты. Как в яму.

Командиром нашего 1138-го стрелкового полка был майор Московский. Потом был другой. Фамилии его не помню.

На выходе. Никакого приказа на выход мы не слышали. Командиры до нас этого приказа не донесли. А он был. Движение нашего полка началось 17 апреля. Бой начался. Из Горбов мы отступили в Тетерино. Через поле.

Тетерино – большая деревня. Немцы уничтожали ее из орудий. Бах! – и дома нет.

17 апреля. Пошли и госпиталя. Раненые на санях, в розвальнях. Обозы пошли, а танки – по саням!

Мне казалось, что и генерал застрелился 17 апреля. А теперь думаю – 18-го, утром. Потому что 17-го к вечеру мы сидели с начальником финчасти нашего полка. Он меня потом бросил. Ну, пусть. На его совести. Утром немцы подогнали громкоговорители. И – по-русски. Кричали: «Генерал, сдавайся!» И дальше говорили, что, мол, вот такой-то командир батальона сдался, живой теперь, невредимый, сытый и в тепле… «Сдавайтесь!» Мишка Кошель и говорит мне: «Смотри, Володька, генерал!» И мы побежали смотреть. Мишка был нашим связным. Ему около 18 лет. Я – за ним.

Охрана. Солдаты, офицеры. Все с автоматами.

Генерал сидел на пне. Шинель наброшена на плечи, не в рукавах. В шапке. Или в папахе. Не помню. «Сынки, – говорит, – я виноват перед вами. Не вывел. Идите самостоятельно. Пробивайтесь. В партизанские отряды. Оружие не бросайте, вы еще нужны Родине. Не бросайте оружие».

18 апреля, часов в 12.00, он и застрелился. Тогда еще лед шел. С верховьев Угры.

С ним была всегда женщина. Она была в шинели. Среднего роста. Стройная. Красивая. Звала его по имени и отчеству – Михаилом Григорьевичем. Лет тридцати.

Мне кажется, что генерал застрелился в Шпыревском лесу. Был бой в Шпыревском лесу. Бой… Боже, какой там был бой! Нам уже нечем было отбиваться. Нечем.

Старшину моего убило в Тетерине. Подольский. Петя Никулкин. Рассказывал мне, что в Подольске где-то возле мельницы жил. Было ему тогда года двадцать три. Может, двадцать два. Бывало: «Володя, давай споем». И:

– А в терем тот высокий нет хода никому!..

Где он погиб, там был переулочек. Ночевали. Из Горбов мы отошли 13-го числа апреля. Поселились в Тетерине в одном доме. Там Настя и Галя. Две девочки, сестры. Настя влюбилась в Петю.

Шпырево и Тетерино рядом.

Похоронил я его. Как там похоронишь? Так, прикрыл сверху.

Ему точно в лоб пуля ударила. Затылок так и вырвало. Я заплакал. Забрал у него документы. Так положено. Всегда у убитых документы забирали. Куда их потом дел, не помню.

Лет двадцать назад я встретил своего однополчанина. Поехал в гости в Борисов. Я был тогда завотделом Брестского райисполкома. Директор Борисовского лесхоза. Потом он переехал в Червень. Он постарше меня.

Сидели в компании, слово за слово начали разговор о войне. Говорят, слышу, о знакомых местах. Я ему одно слово сказал, что он даже вздрогнул. А какое слово… Название одной деревни за ним поправил. Мы – одного полка. Договорились встретиться – и не встретились. Не судьба.

Я прочитал в газете ваше объявление: «33-я генерала Ефремова…» – так сразу и подскочил.

Как я выжил.

Пошли в лес. Нас было двое. Я и начальник финчасти полка капитан Беззубко, из Донецка. Ходили мы по траншеям, по землянкам. Так скитались примерно дня три.