– А-а-а, понятно! – обрадованно воскликнул вдруг янч. – Этого слепого проколиста во что бы то ни стало надо заловить! Раскупорить и глянуть, не сидит ли там внутри этот злобнорожий детоубийца с Йеспы…

– Какой он умный, – без улыбки прокомментировала никомедка. – О Ву, скажи, пожалуйста, и почему это твой лучший пилот, бог и царь за штурвалом, ни фига не соображает в жизни?

– Ну почему? Я еще кой в чем соображаю… – обиженно засопел янч.

– Ага. В нюансах анатомического строения женских тел примерно двух сотен биологических разновидностей. Запрашивай старт, горе-детектив. Пускай техи разводят сегменты. Пора отваливать из этого затхлого морга.

– Можно подумать, ты меньше меня соображаешь, но – в мужской анатоми…

Демоголо чиф-лейтенанта резким окриком приказало:

– Отставить разговорчики, Либуука! Выполняй! – И когда одернутый чиф-сержант забормотал запросы, бесплотно присутствующий базовый ком долгим взором оглядел никомедку, спеленутую пологом стрелкового гнезда, и неожиданно спросил:

– Готова хватать и не пущать? Дельце может оказаться неожиданно суровым…

Женщина вскинула голову. Ответила командиру соединения прямым взглядом в упор. Четко произнесла:

– Странный вопрос, О Ву. Я всегда и ко всему готова.

– Я слыхал, твой новый центурион – кэйтианка. Вдруг что… Ты же знаешь этих бесформенных глазастиков, им-то очки фиг вотрешь. Если…

– А мне без разницы. Пускай хоть сам творец сущего. Я – выполняю приказы. Больше меня ничего не касается. Прикажут отправить Вселенную в тартарары – отправлю. Поступит иной приказ – спасу. Ты в курсе, моя соплеменница однажды принимала участие в подобной акции, и в результате от Метрополии осталось, наверное, только облако смертельно ядовитого газа. Я же лично сам знаешь в какой акции принимала участие. От флота мятежников даже молекулы газа не осталось… Кто прикажет – мне все так же все равно. Как и ей.

– Даже… эрсер?

– Эрсеры – тоже люди. Ничем не хуже и не лучше. Такие же бессердечные, гнусные, самолюбивые чудовища, как мы все.

Уроженка Проклятущей Туманности пошевелила пальцами левой руки; тонкие пальчики обтягивала сенсорная перчатка управления скафкомпом, и в кабине, рядом с демоголо фраптянина, возникла проекция строчек. Они появлялись одна за другой, складывались в столбец:

Люди друг другу – звери, Сами в себе – до конца. В души закрыли двери, Заперли в клетки сердца. В панцирях из иголок Защищены от обид. В каждом шипе – осколок Чувства замерзшего скрыт. Каждый укрыл от яда Сердце в бронежилет, Пряча глаза от взгляда В душу, которой нет.

Горели в кабине полоски литер. Они пылали как уничтожившее Землю адское пламя, в числе прочих добровольцев некогда зажженное и соотечественницей Маштарикс. Как неумолимый огнь, пожравший планетную систему желтой звезды, схематическое изображение которой – золотистый кружочек, окаймленный густой бахромой ресничек-лучиков, – в свое время красовалось на доспехах солдат, завоевавших и оккупировавших сонмище миров…

Техники собрали свои приборы, свернули щупы и уже собирались уходить; приметив в проеме люка кровавый отсвет, «синий» соотечественник никомедки заворчал:

– Опять Маштарикс стишками загружает. Совсем обзем… – Никомедец осекся и глянул искоса на молодого эрсера. Тот старательно сделал вид, что не слышал.

– Да, заземлилась она капитально, – согласился старый техник-сержант, делая вид, что эрсеров в ангаре вообще нет. – Но я-то помню ее еще девчонкой с капральскими нашивками. Она и тогда такая была.

– Еще бы.