Излагаю вкратце. Я не люблю коммунистов. Здесь нету никакой личной неприязни: хочешь поклоняться изображению трех бородатых морд — поклоняйся на здоровье, дело хозяйское. Я ненавижу коммунистов за исступленное желание навязать свою дьявольскую веру остальному человечеству. И за скотские методы, которыми они при этом пользуются. За истребление инакомыслящих. За концентрационные лагеря. За международный терроризм. За погибель культуры в странах, где воцарился этот окаянный режим… Понимаешь?
Фрэнк Карр кивнул.
— Я умею многое, но лучше всего обучен сражаться. И предпочитаю сражаться против того, что ненавижу, а не сидеть сложа руки и ждать, покуда на пороге моем возникнут хари твердокаменных ленинцев, потрясающих маузерами. Кстати, маузер был раньше их излюбленным оружием. Понимали толк, негодяи…
— Да, сэр…
— У тебя есть девушка. У меня — тоже.
— Сеньорита? Простите, я хотел сказать, вы почти неразлучны…
— М-м-м… Нет. Хотя, ты прав: мы с Мариной близки. Временно. А речь вовсе не о ней. Девушку мою зовут Элизабет. Она красивая, очень славная, добрая и хорошая. Покажу фото, когда вернемся, — пообещал Фрост.
“Если вернемся”, — сделал он быструю мысленную поправку.
— Разрешите еще вопрос, сэр?
— Конечно.
Фрост поглядел на часы. Оставалось минут пятнадцать.
— Опять прошу прощения за бестактность… Наглазная повязка… Мы часто гадали, где вас ранило? И как?
— Однажды, — задумчиво сказал Фрост, — еще подростком, я отправился вместе с родителями на морские купания в Майами. Отец предупреждал: не заплывай далеко, в здешних водах шныряют акулы. Я, конечно же, не послушался, отмахал от берега ярдов триста. И вдруг, вообрази, появляется акулища.
— Большая белая? — спросил явно читавший роман “Челюсти” Карр.
— Малая черная! — расхохотался Фрост. — Будь она большой белой, мы бы сейчас не разговаривали… Меч-рыба.
— А-а-а! Как у Хемингуэя!
Из чего явствовало, что “Старик и море” тоже были когда-то прочитаны капралом Карром.
— Вот-вот. Выныривает, гадина, откуда-то из глубины — и прямо ко мне. Я влево — и она влево. Я вправо — и она вправо. Я — к берегу, она, подлюжища, — за мною следом.
Фрост выдержал театральную паузу и закончил:
— Я был очень проворным подростком, с отличной реакцией. Ускользал, увертывался, нырял, умудрился выбраться на мелководье. И тогда скотина, — в отместку, наверное, — взяла и выколола мне своим треклятым мечом левый глаз. Вот и вся печальная повесть.
Фрэнк, слушавший Фроста затаив дыхание, заподозрил подвох.
— Но в этом случае, сэр… Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать: подъем — и в атаку! — резко произнес наемник.
Он встал на ноги, вынул тяжелый пистолет с очень толстым стволом. Хлопнул выстрел, сигнальная ракета взвилась, ушла высоко в поднебесье, рассыпалась десятками пылающих искр.
Капитан щелкнул предохранителем CAR—15, перевел селектор на полуавтоматический огонь.
— За мной! — заорал он во весь голос. — Долой Рамона! Доло-о-о-ой!..
Люди капитана стремились к Женевьеве с двух сторон, и от морской базы, против которой сосредоточилось не менее сотни бойцов, уже доносился ответный огонь.
Городской гарнизон, спросонок не сразу понявший, в чем дело, уже подымался по тревоге. Пулеметные очереди начали полосовать воздух над мостовыми, заставляя наемников прижиматься к стенам зданий, нырять в подъезды, искать возможного укрытия. |