— Но может не хватить времени, чтобы вымести весь мусор, которыми эти отношения засыплют… — Он резко повернулся в кресле, его лицо оказалось близко от ее лица. — Мы будем жить в Греции? — неожиданно спросил он.

Она засмеялась, покраснела и предложила:

— Может, сразу в двух местах — летом в Греции, а зимой в России?

— Понял, — он кивнул. — Наши дети будут говорить на двух языках?

— Нет, — она отрицательно покачала головой. Глаза озорно блестели.

— Ты не хочешь, чтобы они говорили по-гречески? — Костя удивился.

— Хочу.

— Тогда… Ты не хочешь, чтобы они говорили по-русски? — еще больше удивился он.

— Хочу, — она снова качала головой.

— Тебе идет такая прическа, — наконец заметил он, положив руку на ее пышное темя.

— Я хочу, чтобы они говорили на четырех языках, — сообщила она.

— Да? На каких же?

— На греческом, русском, английском и немецком.

— Тогда не вредно и на испанском. Потому что у нашей дочери сестра «слева» останется испанкой. Так?

— Ты прав. Наша дочь станет членом клуба «сестер».

— Замечательно. Значит, сначала у нас пойдут мальчики, много, а потом девочка. Мы обязаны ее родить, сколько бы мальчиков перед ней не было.

Она засмеялась:

— Все, как ты скажешь.

— Слова, достойные умной жены, — похвалил Костя.

— Это только слова, — не удержалась она от ехидного замечания.

В Испании они нашли Энрикету, получили ее кулон и улетели в Германию. В Нюрнберге казначей Эрика, соединив цифры на крышках двух кулонов, дала чек на имя Ирины Андреевны Карцевой.

31

— Ты почему не сказала, что эта Карцева — богатая женщина? — Чиновник из департамента, вваливаясь в прихожую, со стуком захлопнул дверь. Лицо и шея багровели на фоне белой рубашки, надетой под черный костюм. Брызги слюны попали на ее щеку, Лилька вытерлась рукой, кожа на щеке вспыхнула.

— Откуда я знала, что она богатая? — прошипела Лилька. — Сам мог бы проверить. — Но сердце холодной льдиной ухнуло вниз. Неужели… Неужели сорвалось? Лилька стиснула руки. — Неужели… все?

— Я думал, — он швырнул портфель на диван, — ты все про них знаешь. «Ах, ах, я ей, как дочь»! — пропищал он тонким голосом.

Лилька почувствовала, как лед внутри медленно тает, она попробовала ухмыльнуться. Не вышло. Пока нет. Но и у тебя дядя, не получается, подумала она, стараясь вызвать злость на него, чтобы перестать злиться на себя. Но у нее никогда не было такого противного тонкого голоса, каким он сейчас передразнивает ее.

— Карцева состоит в клубе «Сестер Лоуренса Аравийского»! — Он топнул ногой, штанина подпрыгнула, Лилька увидела серые хлопчатобумажные носки. Как она раньше не заметила, какую дрянь он надевает на себя. Бабушка Евгении говорила, что мужчина должен всегда носить черные туфли и черные носки хорошего качества, которые никогда не сползают с ноги воланами. Да-да, воланами, а не волнами. Она улыбнулась.

— Ты! Ты еще смеешься! — она увидела, как он стиснул кулаки. Фу, какие у него неухоженные ногти. А вот у Никоса они даже покрыты бесцветным лаком. Он сам сказал, что покупает за три сотни флакон.

— Нет, — сказала она. — Я улыбаюсь про другое.