Дюрану оставалось сесть с месье и мадам Туссар. В крохотном салоне столики стояли так близко один к другому, что люди за ними могли свободно разговаривать между собой. Пища, которую им подали, оказалась простой – тушеная смесь колбас с креветками и другими морскими растениями и животными, поданная к рису. Это блюдо называли «гамбоу». За ними ухаживал стюард, раскладывая еду половником по тарелкам из кастрюли, которую держал за ручку, как у ведра. Потом он принес три бутылки вина и хрустящие булочки. Не торопясь разложив все по столикам, он удалился.
Когда Элен спросила у Райана, где питается Дивота, то он объяснил ей, что Дивота обедает вместе с горничной дочери Мазэна в маленькой комнатке рядом с кухней. Любовницы Дюрана, Серефины, за столом тоже не оказалось, хотя она едва ли стала бы завтракать с прислугой. Но Элен понимала, что мадам Туссар отчаянно протестовала бы, если бы Дюран настаивал на том, чтобы его октеронка заняла свободное место за столиком с Туссарами. Скорее всего, Серефина завтракала в одиночестве там, где для нее нашелся уголок.
Не каждому удалось и расположиться в каютах, похожих на ту, которую Элен делила с Райаном. Дивота сообщила ей, что остальные женщины спали в двух тесных каютах, а мужчины – внизу, в помещениях команды. Капитан Жан приложил максимум усилий к тому, чтобы мадам Туссар так и не узнала о существовании сравнительно просторной каюты владельца шхуны. Он опасался, что она потребует ее для себя и своего мужа.
За столиком Райана шли оживленные разговоры. Эрмина поддерживала беседу колкостями, остроумными замечаниями. Обладая способностью подмечать смешное, она не оставляла в покое никого, особенно много шутила над собой. Так же бесцеремонно вела себя и по отношению к Морвену. А это позволяло предполагать, что их объединяло нечто большее, чем любовь к театру. И несмотря на это, Морвен, не стесняясь, оказывал Элен самые откровенные знаки внимания – подмигивал, томно вздыхал...
Эрмина, перехватывая быстрые и неодобрительные взгляды Элен на актера и на себя, разражалась добрым гортанным смехом.
– Просто нужно научиться не обращать внимание на Морвена. И дело не в том, что он неискренен, а в том, что теряет над собой контроль, когда дело касается женщин, особенно тех, которых, как он знает, никогда не получит.
Морвен повернулся к ней со страдальческой миной на лице:
– Ангел, ну как ты можешь?
– Могу, поскольку это чистая правда. Я подумала, что лучше всего предупредить нашу милую Элен, чтобы ты не удостоился пощечины в самое ближайшее время.
Морвен покачал головой, бросив на Элен добродушный взгляд:
– Она у меня ревнивая мегера!
– Неужели? – Элен не удержалась от улыбки.
– Не понимаю, почему я принял ее в труппу?
– Мне кажется, все было наоборот, – возразила Эрмина.
– Et tu, Brute! Ты тоже встанешь в ряды моих врагов, насмехающихся надо мной?
– Женщины такие бессердечные! – с горечью проговорила Элен. – Но мы ничего не можем с собой поделать.
– Ненавижу умных женщин! Неужели я погубил себя навек?
– Наверное, – ответила Эрмина.
– А если я пообещаю прийти и посмотреть ваш спектакль в Новом Орлеане, я надеюсь, вы там будете выступать? – спросила Элен.
– Ну конечно же! В таком случае я стану горячо любить вас.
– Разумно, – не сдержалась Эрмина.
– Элен, мне кажется, мадам Туссар делает попытки привлечь твое внимание, – вмешался в разговор Райан.
Жена государственного деятеля наклонилась в промежуток между столиками.
– Мадемуазель Ларпен, я слышала, что дом вашего отца был в числе первых, сожженных несколько дней тому назад. Мне интересно, как вам удалось спастись?
Ее вопрос, в общем-то обращенный к Элен, подкреплялся подозрительными взглядами, которые дама выразительно бросала то на нее, то на Райана. |