|
Арсене тоже было не по себе; она запиналась, не находила слов, но, взяв руку г-жи де Пьен, поднесла ее к губам, как бы в знак благодарности. Говорили они в течение четверти часа то, что обычно говорят люди, чувствующие себя неловко. Одна г-жа де Пьен сохраняла обычное свое спокойствие, или, точнее, будучи лучше подготовлена, лучше владела собой. Она нередко отвечала вместо Арсены, но та находила, что ее толмач довольно плохо передает ее мысли. Беседа не клеилась. Г-жа де Пьен заметила наконец, что больная сильно кашляет, напомнила ей о запрещении врача разговаривать и, обратившись к Максу, попросила его лучше почитать вслух, чем утомлять Арсену своими вопросами. Макс поспешно схватил книгу и подошел к окну, так как в комнате было темновато. Он стал читать, не очень хорошо понимая, что читает, Арсена вряд ли понимала больше, но вид у нее был такой, словно слушает она с большим интересом. Г-жа де Пьен занялась вышиванием, которое принесла с собой, сиделка изредка щипала себя, чтобы не заснуть. Взгляд г-жи де Пьен то и дело переходил от кровати к окну; сам стоглазый Аргус был некогда менее бдительным стражем, чем она. По прошествии нескольких минут г-жа де Пьен наклонилась к Арсене.
— Как он хорошо читает! — шепнула она. — О да, — молвила Арсена и бросила на нее взгляд, до странности не вязавшийся с улыбкой, которой сопровождался этот ответ. Затем она потупилась; время от времени крупная слеза повисала на ее ресницах и, не замеченная ею, скользила по щеке. Макс ни разу не повернул головы. Когда он прочел несколько страниц, г-жа де Пьен обратилась к Арсене. — Надо дать вам отдых, дитя мое. Боюсь как бы мы вас не утомили. Скоро мы опять зайдем к вам. Она встала, и тут же встал Макс, словно был ее тенью. Арсена попрощалась с ним, не поднимая глаз. — Я довольна вами, Макс, — сказала г-жа де Пьен, которую он проводил до дому, — а ею и подавно. Бедная девушка преисполнена смирения. Она подает вам хороший пример. — Страдать и молчать, сударыня, разве этому так уж трудно научиться? — Главное, чему надо научиться, — это не допускать дурных помыслов в свое сердце. Макс откланялся и сейчас же ушел. Придя на следующий день к Арсене, г-жа де Пьен увидела, что она смотрит, не отрываясь, на букет редких цветов, стоящий на столике возле ее кровати. — Букет мне прислал господин де Салиньи, — сказала она, — он справлялся также о моем здоровье, но сам не заходил. — Какие прекрасные цветы! — суховато заметила г-жа де Пьен. — Прежде я очень любила цветы, — проговорила больная со вздохом, — и он баловал меня… Господин де Салиньи баловал меня, дарил мне самые красивые цветы, какие только мог найти… Но теперь цветы мне ни к чему… У них слишком сильный запах… Возьмите их, сударыня; он не рассердится, если я подарю вам букет. — Но, милая, ведь вам приятно смотреть на цветы, — сказала гораздо мягче г-жа де Пьен, тронутая глубокой печалью, прозвучавшей в голосе бедной Арсены. — Я возьму лишь цветы, которые пахнут. Оставьте себе камелии. — Нет, я ненавижу камелии… Они напоминают мне единственную ссору, которая у нас вышла… когда я жила с ним. — Не вспоминайте об этих безумствах, дорогое дитя. — Однажды, — продолжала Арсена, пристально смотря на г-жу де Пьен, — я увидела в его спальне красивую розовую камелию, стоявшую в стакане с водой. Я хотела взять ее, он не позволил. Он даже не дал мне дотронуться до цветка. Я заартачилась, наговорила ему глупостей. Он взял стакан с камелией, поставил его в шкаф, запер дверцу, а ключ положил в карман. Я взъерепенилась, даже разбила фарфоровую вазу, которой он очень дорожил. |
