И вот однажды вечером загремела, зашумела тюрьма, будто сильный подземный толчок потряс стены. В двери и решетки камер летело все, что попадало под руку: столы, стулья, кровати, раздавался топот, крики заключенных. Все было поднято на ноги. Душой этой обструкции был Артем. Он же и пострадал больше других за строптивость и неуживчивость. Не нравится сидеть в Перми, что же, переведем этого опасного человека и его друзей в более спокойное место.

В николаевском застенке

На Урале в ту пору, кроме небольших уездных; были три большие тюрьмы: Пермская, Екатеринбургская и так называемые Николаевские исправительные арестантские отделения — «Николаевские роты» — в медвежьем, глухом углу таежного Верхне-Турского уезда. Сюда посылали заключенных из других тюрем «на исправление». Чуть ли не ежедневно в Николаевке совершались кошмарные расправы и истязания. Заключенным разрывали ушные перепонки, пороли размоченными бычьими кнутами и забивали до смерти, замораживали в холодных подвальных карцерах. Брошенных туда избитых, окровавленных людей подвергали варварской пытке: пол был углублен в виде конуса, в этой камерной яме невозможно шевельнуться. Попавший туда умирал, покрываясь льдом из собственной крови. Двое садистов-тюремщиков Николаевки — Калачев и Конюхов — позже стали известны своими зверствами на всю Россию. В эту страшную Николаевну отправляли Артема.

Над палачами низшего ранга стоял губернский тюремный инспектор Блохин. Лощеный господин, с высшим образованием, гладко выбритый, со вкусом одетый, он по совместительству состоял председателем пермского губернского отделения «Союза русского народа». Этот черносотенец с хорошими манерами особо интересовался заключенным Артемом — Сергеевым и обещал своим сослуживцам, что этот знаменитый революционер с двумя фамилиями вскоре забудет и первую и вторую.

Однажды в Пермской тюрьме Блохин заметил на стене сделанную кем-то из заключенных надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Подозвав надзирателя, инспектор попросил принести уголь. Затем он извлек из кармана белоснежный носовой платок, стер в конце надписи восклицательный знак и приписал: «в тюрьме!»

Блохин оказался инициатором перевода Артема в Николаевские исправительные роты, он же был вдохновителем истязаний и пыток над политическими заключенными в Николаевских ротах.

За высокими стенами главный корпус Николаевки — двухэтажное каменное здание. Здесь же разместились церковь и тюремная больница. Вне стен — дома администрации. Внутри главного корпуса по второму этажу тянется галерея, на которую выходят решетчатые двери камер. Второй этаж занимают политические, первый — уголовники. В подвале находились карцеры — каменные холодные мешки, где пытали заключенных.

Пригнали в канцелярию, построили в два ряда. Начальник тюрьмы Жирнов, беззубый старик, произнес что-то вроде речи:

— Вас прислали ко мне для исправления. Если будете вести себя хорошо, исполнять все тюремные правила, не прекословить администрации, то вам будет у меня хорошо, в противном случае у меня достаточно средств привести вас в повиновение, пермскую дурь я из вас выбью…

Сразу же после слов Жирнова послышался голос Артема:

— Господин начальник, над нами еще не было суда, мы не осуждены, поэтому для исправления нас сюда прислать не могли. Ваши угрозы еще не осужденным есть грубое насилие и превышение власти.

— Молчать, бродяга! — завизжал старик.

К Артему подскочили старший надзиратель Евстюнин и помощник начальника тюрьмы ведающий политическими заключенными Калачев. Они схватили Артема, у которого были скованы руки, тут же отделили от остальных арестантов.