Одним словом, мы накрывали, потом мыли, потом опять накрывали, потом опять мыли, замкнутый круг. Считали минуты до смены наряда. Когда этот счастливый момент произошел, я был готов кинуться навстречу принимавшим наряд с крепкими дружескими объятиями.

Однако, как оказалось, самое интересное было впереди. Наверное, повлиял ритм армейской жизни. Я как-то расслабился. Не в смысле, физически. Тут наоборот. Напрягов было предостаточно. Морально. Мысль о том, что мое перемещение имеет смысл начала отступать все дальше. Становилась размытой и далёкой. Служба воспринималась уже чуть ли не единственным правильным вариантом событий. Я не заметил сам, как погрузился в эту трясину. С Исаевым мы общались много. В основном, конечно, по армейским бытовым вещам. Даже его я начал воспринимать просто, как Исаева. Человека, с которым мне выпало нести службу. Короче, вот такой я был дурак.

Глава 23

В общем, постепенно, я втянулся в армейскую жизнь. Врать не буду, некоторые моменты раздражали до зубовного скрежета. Прям до трясучки, если честно. Несмотря на то, что удивляться уже, мало чему удивлялся.

Например, слово «кантик», которое так любил сержант Стегачев. Причем, это касалось не только головы. Я-то прежде думал, кантик имеет лишь одно значение. Хрена там. Армия просветила. Дала мне новые знания.

Оказалось, все на голове должно быть аккуратно побрито снизу и сбоку, это само собой. Но на кроватях и подушках, по мнению сержанта, тоже должен быть отбит красивый «кантик». У нас были даже специальные деревянные плашки, ими проглаживали края матраса и подушки, чтоб они были квадратненькие и аккуратненькие. Вот это вообще меня порадовало до глубины души. На кой черт? Просто, зачем? Нет, ну ладно порядок и все такое, но, твою ж мать. Подушки?

Снег, когда мы с тропинок и плаца его убирали, кучей нельзя было оставлять. Это сильно испортит обороноспособность страны. На нем тоже должен был отбит аккуратный «кантик». Причем Стегачев произносил это слово с какой-то особой, влюбленной интонацией. И все, предназначенные для данной процедуры, специальные движения лопатой, создающие гребаный «кантик», от дедушки к духу передавались по наследству. На полном, между прочим, серьезе. Целая философия «кантика».

Второе слово, которое вызывало у меня нервную дрожь, это — «рожай». Здесь, в армии, все надо было «рожать». Вот стащил у тебя кто-то портянку, хотя, казалось бы, кому она нахрен нужна, а ты это за пять минут до развода обнаружил, и тебе сержант орет: «Где портянка?!» Ты такой: «Нет! Скомуниздли!» А он тебе: «Не скомуниздили, а проипал! Рожай!» Потому что, кто виноват? Ты сам. И где хочешь, там ищи. Без портянок тебе конец. И ведь всегда находили! Вот, что удивительно.

Или, опять же, снега навалило по колено, всех выгоняют его утром чистить, а лопат нету. Ну, вот нет. Рожай! Приходилось реально просто из чего попало наколотить этих лопат. Не армия, а гребаный роддом.

Ну, а самое главное, что вообще меня убивало наповал, это воплощенный в реальность девиз мушкетеров: «Один за всех и все за одного», которому безоговорочно следовали отцы-командиры. Дюма, что ли, им в детстве до хрена читали. Въелось до самой печенки, наверное.

Сталкивались мы с этим практически каждый день. Был случай. После отбоя. Несколько особо умных товарищей открыли окна в туалете и стояли курили. А тут заходит наш взводный. Вообще, его быть не должно. Не знаю, зачем припёрся. Может, не спалось человеку и он решил успокоить свое маятное сердце видом солдат. Считать вместо барашков собрался.

Парни, когда его увидели, чуть бычки не проглотили. А что там глотать. Уже поздно.

Взводный велел дневальному батарею поднимать. А мы — то предыстории не знали. Не видели, как этих двоих придурков в толчке спалили.