Так, мне это очень не нравится и вообще.

— Клемьер, вы забыли добавить — господин граф, кавалер ордена Доблести и Славы. Кроме того, обладатель Золотой шпаги и Золотого льва. В общем, для вас и Фреда меня зовут Артуа. Иногда перед моим именем можете вставлять предикат — блистательный.

Фред взглянул на меня и сказал:

— Артуа, положение серьезное.

Да вижу, я вижу. Набрав в корпус воды, 'Мелисса' погрузнела и боролась с волнами с грацией бабушки, измученной радикулитом.

Я взглянул на недалекий берег и указал на него подбородком: каковы шансы?

— Полбочки на три ведра — услышал в ответ уже знакомое выражение, соответствующее привычному мне — пятьдесят на пятьдесят.

Нет нужды спрашивать, все ли меры приняты, для того чтобы устранить течь. Они сделали все, что могли и такой вопрос даже в какой-то степени оскорбителен для них. И пластырь здесь не поможет, у 'Мелиссы' не пробоины, расходятся доски обшивки. Вот и пластырь, лежит свернутый на палубе, и если бы в нем была хоть малейшая нужда…

Вместо этого я спросил:

— Всех разбудили?

Глупый вопрос, конечно. На корабле аврал, и все борются за его жизнь.

Натура просто у меня такая, шутки шутить, когда вокруг все очень серьезно. Ничего, привыкнете.

Корабль шел курсом прямо на берег, подгоняемый попутным ветром. Я взглянул на паруса, взятые по штормовому. Не время их беречь, те же полбочки на три ведра, что ветер разорвет их в клочья или они помогут нам успеть добраться до берега, если их распустить.

Фред взглянул на меня, и я тоже ответил ему взглядом: давай Фред, давай, сейчас или никогда.

Если ветер порвет паруса — мы обречены. Но если все же успеем добраться…

Берег очень плохой, скалистый, с множеством торчащих из воды вдоль него камней. И с этим не повезло.

Берег все ближе и уже можно разглядеть, как ветер рвет листья с одиноко стоявшей на берегу пальмы. Там небольшой пляж, с замечательным желтым песочком. Как бы хотелось оказаться сейчас там, на берег, и ходить по песочку босиком, любуясь не на шутку разгневанной стихией.

И ещё, как проскочить между тех двух огромных камней, почти скал? Проход между ними такой узкий, что как раз по ширине корпуса 'Мелиссы'.

Раздался треск раздираемого полотнища, и парус затрепетал на ветру многочисленными вымпелами.

Нос корабля резко повело в сторону и Фред, заорав что-то на незнакомом мне языке, но такое понятное, бросился к румпелю, где и так уже было два человека.

И сердце остановилось в ожидании. Сейчас, вот сейчас…

Мы прошли камни, со скрежетом задев один из них левым бортом 'Мелисы', из-за чего корабль развернуло лагом к волне и ветру.

— Держись! — вновь проорал Фред, бросая румпель и ухватившись за стойку находившегося рядом фальконета.

Какое там держись! — успел подумать я, чувствуя, как палубу уходит из-под ног и вырывается из рук трос, ухваченный мною впопыхах. — Только бы не головой…

Мы стояли на берегу, наблюдая за гибнущим на наших глазах кораблем. Нам удалось выбросить 'Мелиссу' на берег, но помочь ей было уже ничем нельзя.

Голова моя удачно избежала столкновений при полете, болели только ребра. Не знаю, обо что я ими успел приложиться, но кровоподтёк получился — будь здоров. Повезло не всем. Одному из матросов сломало руку, другой сильно прихрамывал, и еще один неподвижно лежал далеко за линией прибоя, куда мы его унесли. И ничем другим помочь ему уже было нельзя.

Мы стояли на берегу плотной толпой и наблюдали, как волны разбивают 'Мелиссу' о камни.

Десять человек экипажа, фер Груенуа, сти Молеуен, Прошка и я.

'Ничего, Фред, будет у тебя новый корабль, обязательно будет — думал я, глядя на выражение его лица.