Но беспокойство их действия все же вызывали. Их много, они привыкли к легким победам, ведь сопротивления они почти не имели, место здесь достаточно уединенное, и прибыли мы сюда для того, чтобы их остановить.

Остановить, когда следующая цель — мирный городок всего в полдне пути, а в нем твори что хочешь, бери что хочешь, и никто не призовет тебя к ответу.

Фер Дисса, не дожидаясь моих распоряжений, отдал короткий приказ, и гатлинги лихорадочно начали приводить в боевое положение.

— На всех их у нас даже патронов не хватит, — еще раз осмотревшись по сторонам, решил я. — Даже если каждый выстрел будет попадать в цель.

Я оглядел своих людей. Хорошие у них были лица, вдумчивые, без всякой бравады, хотя многие из них наверняка уже прощаются с жизнью, настраиваясь на неизбежное. Ну что ж, люди у нас подобрались все как на подбор здравые, отлично понимающие, что вечно не живет никто. Вопрос только в том, как именно умереть и ради чего.

Наконец, от степняков отделилась группа всадников, и не спеша направилась к нам. Дормона среди них не было, иначе рядом с ним кто-нибудь обязательно бы держал бы его бунчук. Вероятно, эти люди желает пригласить нас для разговора.

Я еще раз посмотрел на окруживших нас кочевников, почему-то вспомнилась далеко не самая умная шутка, и мне не удалось сдержать улыбку, на что фер Дисса удивленно поднял бровь. Следующая мысль была нисколько не умнее: они что тут, в этом мире, все как один кроме меня бровями играть умеют?

— В тех местах, откуда я родом, господин граф, — обратился я к нему, — говорят так: в том, что попал в окружение, ничего страшного нет, наоборот, одни удобства — ведь появляется возможность атаковать в любую сторону.

Граф хохотнул, тут же оборвав смешок, положение серьезней некуда, чтобы смеяться в полный голос. Да и не к лицу это командиру.

Шлону на все условности было плевать, и потому он заржал в полный голос. Затем передал мои слова тем, кому они были не слышны, и заржал уже вместе с ними.

К тому времени, когда нам подъехали варды, смеялись все. Смех полутора тысяч человек слышен издалека, так что даже не знаю, что уж там подумали стоявшие в отдалении кочевники. Вот же не думал, что такая, казалось бы, незамысловатая шутка будет иметь такой большой успех.

Человека, ставшего новым дормоном, я видел раньше. Он привел свой род, когда Тотонхорн собирал вардов для битвы с тугирами. Имени я его не помнил, если вообще его знал. В битве он со своими людьми особенного геройства не проявлял, но и за чужими спинами не прятался.

Новый дормон, судя по всему, человек неглупый — он сразу увидел свой шанс, когда Тотонхорн слег, и вот вам результат: за его спиной множество воинов, и у каждого из них бока его лошади раздулись тороками. А сколько добра они уже успели в свои степи отправить…

Да черт бы с ним, с добром, людей жалко, жестоки они очень, кочевники, сколько нам по дороге трупов попадалось, и ладно бы, одних мужчин.

Дормон начал разговор первым:

— Вы должны быть нам благодарны, господин де Койн, ведь мы помогли вам победить. Ну а теперь мы берем плату за свою помощь. Причем берем не с вас, а с ваших врагов. Стоит ли вам из-за этого проявлять беспокойство?

На удивление, новый дормон на имперском говорил очень чисто, почти как на родном. Голос его звучал ровно.

— Обстоятельства изменились, абыс. — Слово «абыс» далось мне нелегко, уж слишком я привык так называть Тотонхорна. — Изменились настолько, что ваши действия я теперь считаю враждебными по отношению к себе лично.

— И что именно могло их так изменить? Изменить настолько, что заставило бы меня над вашими словами задуматься?

Тут бы мне извлечь откуда-нибудь из-под полы плаща трабонскую корону, плюнуть на нее, потереть об рукав, чтобы заблестела, и нахлобучить на голову.