«Война — это вовсе не большая игра, мои британские друзья, — такие слова вложил он в уста капитана Сириуса из „Опасности!“. — Это отчаянное стремление одержать верх, и нужно пошевелить мозгами, чтобы отыскать слабую точку у противника. Поэтому не проклинайте меня, если я нащупал такую точку у вас».

Проклинать не проклинать, но вмазать по этой ухмыляющейся физиономии так и подмывало. И все же:

«Взгляните, — писал он в третьей главе своей истории, — на эту великолепную панораму побед, прозванную в фатерланде „Die Grosse Zeit“ („Великое время“). И он беспристрастно описывал триумф немцев в 1914 году: „Я не знаю, можно ли найти в истории серию побед, подобную этой“».

Он написал это летом 1915 года, продолжая составлять свою историю войны, в то время как Союзники терпели одну неудачу за другой. В конце сентября первые части китченеровской армии были брошены в бой при Лоосе. Руководил сражением папаша Жоффр. Серым полчищам в остроконечных касках противостояли тридцать британских и французских дивизий при Лоосе и сорок французских дивизий в Шампани; в первую же неделю потери составили 300 тысяч человек.

«Этого не может быть», — вырывалось даже у тех, кому не приходилось сомневаться.

Такая жатва смерти казалась нереальной, запредельной, противоречащей всем земным представлениям — это просто не укладывалось в голове. И не видя, как человека разносит взрывом на мельчайшие части, не побывав в этой мясорубке, в это поверить было невозможно. «Где трупы? Где наши мертвые?»

Одна потерявшая своего сына мать пыталась описать это так: «Он был там, когда разорвался снаряд. И от него ничего не осталось, даже ничего, что бы можно было похоронить».

В конце августа «Интернэшнл Сайкик газетт» обратилась к ряду знаменитых людей с вопросом: «Что бы Вы могли сказать в утешение скорбящим? Чем Вы могли бы им помочь?» Было более пятидесяти ответов. Ответ Конан Дойла был самым кратким.

«Боюсь, мне нечего сказать. Лишь время лечит раны».

Тем временем в войну вступила Италия. Тяжелые бомбардировки раздирали Балканы. Конец года принес с собой безотрадные вести о британской экспедиции в Дарданеллах. Операция провалилась, не получив поддержки, захлебнулась среди болезней и смертей. Когда последнее экспедиционное судно отплывало, за ним оставалось только пламя пожарищ на опустошенном Галлиполийском берегу.

«Боюсь, мне нечего сказать. Лишь время лечит раны».

Лаконизм этой фразы, появившейся в октябре 1915 года в «Сайкик газетт», объяснялся не тем, что он не испытывал сочувствия к скорбящим, но скорее тем, что он слишком им сострадал и потому не смел вселять в них искру ложной надежды. И нам следует в этой связи присмотреться к иной цепочке рассуждений Конан Дойла, звено за звеном выковывавшейся с самого начала войны.

Тактические приемы ведения войны его не могли удивить — ведь он предвидел и предсказал и свободное маневрирование артиллерии по железной дороге, и специальное прикрытие для пушек от наблюдательных воздушных шаров (на что он указывал еще во время бурской войны). И роль авиации он верно оценил в 1913 году как весьма действенную «для сбора информации», но недостаточную, «чтобы изменить условия кампании». О подводных лодках и говорить нечего.

Но размах сражения — вот что поражало. Полмира взялось за оружие, чтобы подвергнуть уничтожению другую половину. Еще один шаг по этому пути — и это будет означать истребление человеческого рода.

Есть ли в этом некое предзнаменование свыше?

Дом в Уиндлшеме представлял собой в микрокосме то, что происходило повсюду.