Изменить размер шрифта - +
«Голодный» паек в лагерях (согласно пробурским, а не английским данным) состоял из ежедневной порции в полфунта мяса, ¾ фунта муки, полфунта картофеля, двух унций сахара, двух унций кофе на человека; детям до шести лет выдавалась кварта молока.

И вновь автор выстраивает факты в боевом порядке. Никто не отрицает ужасающего распространения заболеваний или высокого уровня детской смертности. Но заболевания эти были не тиф и не дифтерит как результат дурных санитарных условий — это были корь, ветрянка, коклюш. Матери с плачем прижимали к себе детей и не давали докторам или сестрам милосердия поместить их в изолятор. И болезнь, молниеносно распространяясь по палаткам, вскоре охватывала весь лагерь.

И еще об одном забыли упомянуть стиды: с начала войны в точно таких же условиях содержались английские беженцы из Иоганнесбурга.

В такую внешне бесстрастную форму тщательного подбора фактов вылилось все негодование автора. Двадцать тысяч экземпляров переведенной книги разошлось в Германии. Двадцать тысяч во Франции. Она достигла и Голландии, России, Венгрии, Швеции, Португалии, Италии, Испании, Румынии; даже на родине был сделан специальный перевод на валлийский. А для норвежского издания часть текста пришлось передать с помощью гелиографа, ибо из-за снежных бурь всякое иное сообщение с Осло было прервано. Зарубежный переводчик или издатель навлекал на свою голову попреки, а то и хуже; порой приходилось биться в тесных цензурных тисках, но у всеми поносимой Британии находились и свои друзья.

Полноте, да не задумал ли он сражаться с ветряными мельницами? «Мы не питали иллюзий, — писал Конан Дойл впоследствии в „Таймс“. — Мы не ждали полного обращения. Но можно быть уверенным, что теперь никто не сможет отговориться неведением».

Если это и была битва с ветряками — то он их сокрушил. И, продолжая сравнение, можно сказать, что жернова многих и очень многих из них, гораздо более, чем он мог надеяться, перестали молоть муку для президента Крюгера. Другие, по примеру влиятельных журналов, до той поры настроенных против Британии, замедлили свое вращение. И когда Г. А. Гвинн сказал, что его труд можно приравнять к успешным боевым действиям какого-нибудь генерала, это были не пустые слова. То же повторяли и Джозеф Чемберлен, и лорд Розбери. Большая часть английских газет, как и его корреспонденты, высказывала благодарность за то, что он вступился за справедливость. Но были и такие, что, в общем одобряя его патриотический труд, опасались, как бы достоинство Великобритании не пострадало от такого заступничества.

Именно с такой позицией: с заносчивым снобизмом, с безразличием англичан к мнению других — всю свою жизнь боролся Конан Дойл. И об этом нельзя забывать, подсчитывая его заслуги перед нацией.

В апреле 1902 года переводы «Войны» были закончены. Спасаясь от того беспокойства, которое охватывало его по окончании работы, он решил провести короткий отдых за границей. Его младшая сестра Ида вышла замуж за Нельсона Фоли и теперь жила на острове Гайола в Неаполе. Вновь побывать в Италии, поплескаться в Средиземном море и возвращаться домой не торопясь, растянув поездку этак недели на две, — лучшего отдыха не придумать. Его размолвка с Хорнунгами кое-как уладилась, во всяком случае, внешне, и теперь Конни с Вилли наезжали в Андершо. Все хлопоты по поводу книги о войне он поручил Джин Лекки.

«Это высший, самим небом ниспосланный дар — наша любовь. Сперва „Дуэт“, а теперь памфлет вышли прямо из нее. Она оживила мою душу и чувства».

И затем:

«Как мило с Вашей стороны, матушка, написать Джин такое письмо и подарить ей браслеты тетушки Аннет. Я всегда чувствовал, что тетушка Аннет знает о нашей любви и одобряет ее. У нас часто возникало ощущение присутствия Ангела-хранителя».

Последнее замечание, возможно, отражает минутное настроение.

Быстрый переход