В своем взгляде я послал ей мое сердце; она скрестила руки на груди и ушла, не закрыв за собой дверь, покачивая головой, словно растерянная нимфа.

— Э, да что происходит с нашей девочкой? — встревожилась мать.

— Что с ней происходит? — подхватил пастор. — Хорошенький вопрос! Она все еще взволнована твоими утренними намерениями, за которые я еще раз прошу у вас прощения, мой дорогой коллега…. Но не стоит за это сердиться на нее, на это дорогое мне Божье создание: это я допустил ошибку, рассказав ей о вас слишком много хорошего… Ладно, ладно, женушка, не надо краснеть по такому поводу: каждая мать, любящая свою дочь, желает ей счастья, и ты сказала себе: «Моя Дженни будет счастлива, если станет женой господина Бемрода!» И поверьте, дорогой сосед, моей Дженни вовсе не стоит пренебрегать, ведь, осмелюсь теперь сказать, это доброе, чудное дитя, и, кто бы ни был ее супругом, он будет сжимать в своих объятиях честное и чистое существо… Если ее мужем станете не вы, я буду об этом искренне сожалеть… Однако, хватит говорить об этом и простите нас.

Произнося эти слова, старик протянул мне руку. Я почувствовал, что больше не в силах хранить мой секрет: сердце мое было переполнено.

Я взял руку пастора и, поднося ее к губам, воскликнул:

— Отец мой, это я прошу вас простить меня! Я вас обманул, я вам солгал, когда сказал, что люблю другую женщину… Женщина, которую я люблю, это Дженни, это ваша дочь! И люблю ее так сильно, что, если вы откажете мне в ее руке, я этого не переживу!

Мать вскрикнула и привстала.

— О Боже! — воскликнула она. — Да что это он такое говорит?

— Прекрасно! — сказал пастор. — Вот это совсем другое дело!.. Так это мою дочь вы так любите, что умрете, если мы вам откажем?

— О, на этот раз я не лгу… На этот раз я говорю вам истинную правду!

— И вы ей что-то сказали об этой перемене во время вашей прогулки?

— Кое-что… да… — пробормотал я в ответ.

— И как она это приняла?

— Она сказала мне, что еще меня не любит, но не будет делать ничего такого, что помешало бы ей полюбить меня.

— О отец, отец!.. — воскликнула г-жа Смит. — Это же соизволение Божье!

— Ну-ка, помолчи, жена! Все это слишком серьезно.

— Дайте слово, мой дорогой Бемрод, что вы ни словечком не обмолвитесь Дженни о том признании, которое вы только что нам сделали…

— Но, дорогой господин Смит…

— Ваше честное слово…

— Даю его вам.

— А теперь — обещание.

— Какое же?

— Что вы в течение недели не будете навещать нас и не будете пытаться заговорить с Дженни.

— Да ведь она подумает, что я ее разлюбил!

— Позволяю вам сказать, что таково было наше требование.

— Но к чему столь долгое отсутствие после всего того, что я сказал ей о моей любви?

— Да ведь вы сейчас сами заявили, будто сказали ей лишь кое-что!

— Простите… простите… я сделаю все, что вы пожелаете.

— Тсс! Идет Дженни!

И правда, я услышал ее приближающиеся шаги, а вскоре появилась и она сама, держа в руках бутылку, послужившую предлогом для ее отсутствия — отсутствия, во время которого было так много сказано!

— Итак, дорогой господин Бемрод, — неожиданно произнес г-н Смит, — теперь вы признаетесь, что Лейбницу предпочитаете Локка?

— Нет, — пробормотал я озадаченно, — такого я не говорил…

— Значит, наоборот, это Лейбницу вы отдаете предпочтение перед Локком?

— Такого я тем более не говорил…

— Однако необходимо стать на сторону или того или другого, — продолжал г-н Смит, забавляясь моим замешательством.