Изменить размер шрифта - +
Понял, стоило ему заглянуть в глаза Ловкому. Баклан, которому подходит кличка Ловкий, не упустит свой звездный час – пускай ненадолго, пускай всего на тот же час почувствовать себя главным, вершителем судеб, иерархом маленького мира. А хуже нет случая, чем баклан, возомнивший себя паханом…

Тем не менее, зная все наперед, Алексей прилежно доигрывал роль:

– Вон там в углу, в холодке, водочка, хорошая, «Золото Шантары», две бутылки. Консервов возьмите, чтоб стол был какой надо. А у нас не положено находиться посторонним. Начальник станции с проверкой может прийти...

И вот под эту реплику на сцене появился… нет, не начальник станции, а последний участник водевиля – по кликухе Рябой. Ну, это уж полная деревня, весь набор в наличии: лопоухий, истыканный оспинами, с отвислой губой, щербатый. Разве что не хватает всяких «чаво» и «ентова».

И Алексей подобрался. «Вот теперь, начиная с этого момента, нужно быть постоянно наготове. Как только сложится подходящая ситуация – а она должна, обязана сложиться, ввиду перебора игроков на тойстороне, – необходимо действовать. И надо как-то дать Таксисту понять, чтоб следил за мной и вступал в процесс, как только я выйду на авансцену».

Так подумал Карташ.

Но Гриневский смотрел не на Карташа. Гриневский решил играть по-своему.

– Ладно, босота, завязывай клоунаду, – сказал он и начал медленно подниматься. – Подурковали, и будя. Мы не фраера, а вы не в курсе. Мы не назвались, вина есть. Так что считаем, что у нас по нулям, и быром разбежались в стороны без предъяв. За нами серьезные люди, мы здесь по их делам.

– Смотри-ка, кто тут у нас! – с притворной радостью воскликнул Ловкий. – А как мы испугались-то! Они такие деловые, что нам тут прямо делать нечего!

– Он, наверное, однажды пятнадцать суток отсидел и забурел с тех пор, – поддакнул Гусь.

– Я таких, как ты, сявка подзаборная, бушлатом гонял, – Гриневский побледнел, но говорил спокойно. Угрожающе спокойно. – А вы, петушки поднарные…

– А ну сел на место, парашник! – внезапно взвизгнул Ловкий, вытягивая руку с пистолетом.

– Как ты меня назвал? – Таксист сделал шаг в сторону Ловкого.

Прогремел выстрел. Пуля пробила доску ящика, над которым возвышался Гриневский и ушла в половые доски. В вагоне кисло запахло порохом.

– В следующий раз возьму выше, – пообещал Ловкий.

– Он всадит, – подтвердил Карташ, повернувшись к Петру. А сам подумал, что ох как не ко времени Гриневский завелся, лучше бы им атаковать этих уродов из засады, каковой являлись личины трусоватых караульщиков. Тогда у них имелся бы в запасе эффект внезапности…

– Сядь, Гриня, слушайся его, может, все и обойдется, – все-таки Алексей решил и дальше разыгрывать трусоватого караульщика. Пусть думают, что только этот высокий скуластый парень с коротким бобриком на голове такой храбрый и бывалый, а остальные тихи и неопасны. Ему вдруг пришло в голову, что есть смысл усилить свой образ, изобразить этакого полицая, который предает своих и изо всех сил пытается задобрить победителей, чтобы заслужить лучшую долю. Глядишь, на него станут обращать поменьше внимания.

– Я понимаю, это ваша территория, проезд через нее платный, – он заговорил торопливо, проглатывая слова. – Мы вам заплатим. Конечно. Я сейчас отдам наши деньги, у нас, правда, немного осталось, но все-таки. Я принесу?

– Не отлипай от своего ящика, сява, а то получишь пулю раньше своего борзого корешка, – и на этот трюк не купился Ловкий. – Ну-ка, глянь там, на досках, Шаповал! Чего-то этот борзый туда намыливался, теперь и этот бздливый туда же навострился… Наверное, там у них берданка пылится.

Быстрый переход