Алексей поймал на себе удивленный взгляд Гриневского. Но удивление мало-помалу начинало сходить с лица – видимо, Таксист уяснял игру Карташа, да и вообще перспективы их нынешнего положения. Значит, можно надеяться, что Гриневский вступитбез пагубных проволочек.

Маша же как сидела на своем месте, сохраняя полное спокойствие, так и продолжала спокойствие сохранять. Умных и наблюдательных сия женская невозмутимость непременно насторожила бы. Но слишком уж эти захолустные отбросы уверены в своем численном превосходстве, слишком опьянило их оружие в руках…

К Карташу направился Гусь, по пути он отчекрыжил от бабины (ее прихватили в дорогу для всяких вагонных хозяйственных нужд) длинный кусок капроновой веревки.

– Давай сюда грабли, – Гусь подергал веревку, как бы проверяя на прочность.

– На, – повернулся к нему Карташ.

И когда Гусь приблизился вплотную, Алексей схватил его за рубашку и швырнул на Ловкого.

Выстрел грохнул незамедлительно. С реакцией у Ловкого, вполне согласно с присвоенным ему Алексеем погонялом, оказался полный порядок – разве что пуля, предназначавшаяся Карташу, досталась дешевому баклану по кличке Гусь. Со свинцом в теле тот завалился на своего ловкого приятеля.

А Алексей уже летел вперед, не заботясь о тылах. О тылах должен позаботиться Гриневский... Не должен подвести.

Ловкий сбросил с себя обмякшего подельника, высвободил руку с пистолетом... Но со всем остальным опоздал. Алексей прижал его вооруженную кисть к полу.

Ловкий нажал курок. И продолжал беспрерывно нажимать. Пули одна за другой уходили в стену вагона.

И тогда Карташ, недолго думая, применил не слишком зрелищный, но действенный прием: сверху лбом в лобешник, одной из самых крепких в организме лобной костью в лобную кость противника. Глаза Ловкого заволокла поволока, как у боксера на ринге, пропустившего тяжелый акцентированный удар. Кисть, сжимавшая «тэтэшник», разжалась.

Алексей не стал чудить и благородничать – дескать, офицерская честь не дозволяет добивать поверженного врага, а дозволяет лишь брать в плен и доставлять в расположение. Схватил пистолет с опустошенной обоймой и немного поработал им как кастетом. После чего вскочил на ноги.

Картина открылась такая.

Тихо стонал, ерзая по полу, раненый Гусь. Ловкий лежал бездвижно, разбросав руки и закатив глаза. А Гриневский катался по полу в обнимку с кабанистым Шаповалом, ввязавшись с ним в греко-римскую борьбу.

Кабанчик-Шаповал трофейный «Глок» с предохранителя не снял (Карташ это видел, поэтому пистолет в жирных руках изначально не слишком волновал его), а сейчас оружие валялось метрах в трех от борющихся. Надо бы прийти Гриневскому на помощь.

Но в схватку вписывался Рябой. Сей деревенский типаж не сразу кинулся в драку, а прежде схватил валявшуюся на угольной куче кувалду (сие орудие труда входит в обязательный комплект путешествующих в теплушке, ею разбивают большие, не пролезающие в топку куски угля) и попер на врагов своей кодлы, размахивая ею над головой как боевым молотом. «ТТ» разряжен, а до «Глока» Алексей добраться не успеет. Придется обойтись без огнестрельной помощи…

Но помощь пришла. Маша – Рябой ее в расчет не брал, обогнул как неживой объект – сняла с обеденного ящика сковороду с недоеденной шамовкой и, неумело, по-женски размахнувшись, влепила Рябому по спине.

Следовало бы, конечно, двинуть по балде, но и так вышло неплохо. Рябой охнул, выгнулся, повернулся, что-то нечленораздельно выкрикнув, и... открыл Карташу незащищенную спину. И уж никакая кувалда теперь ему не могла быть верной союзницей.