Он пришпорил своего бурого, а Мартин отправился к королю Гвидо.

В этот день воинству крестоносцев предстояло преодолеть большой Арсуфский лес. До этого на их пути встречались только редкие группы пальм и фисташки, а тут местность изменилась, появились невысокие таврские дубы, росшие густо и плотно и хранившие под своей сенью неподвижный зеленоватый сумрак. Но, несмотря на тень, в лесу не было дуновения ветра, прогревшийся воздух был влажным, отчего казалось, что доспехи вместе с подкольчужницей, пропитавшись потом, слипаются с кожей. Особенно тяжело приходилось пехотинцам, тащившим на себе поклажу и тяжелые щиты. А еще и мошкара, роившаяся над уставшими людьми, забивалась в рот и нос, лезла в глаза.

– Фиц-Годфри, отчего вы не снимаете топхельм даже в лесу? – откинув со лба влажные пряди волос, спросил король Гвидо.

– Привычка, – отозвался Мартин, а сам тем временем наблюдал сквозь прорези шлема за проехавшей неподалеку вереницей тамплиеров в их белых с крестами накидках. Лица храмовников были скрыты под горшкообразными топхельмами. Один из них ехал на гнедой лошади с широкой белой полосой на морде и белыми стройными ногами. Похожих коней как раз доставляли из конюшен Незерби. Де Шампер?

Тамплиеры проехали мимо, но через некоторое время уже скакали назад, маневрируя между стволами кряжистых деревьев. И вскоре по рядам воинства прошла весть, которую донесли лазутчики: огромное войско Саладина находится неподалеку, на покрытых таврскими дубами возвышенностях.

Крестоносцы сразу подтянулись. Обычно обозы и конные рыцари сосредоточивались в центре колонны, за пехотой, которая шла по краю, прикрываясь щитами. Одна шеренга пехотинцев прикрывала отряды во время набегов, а когда они уставали или у их лучников заканчивались стрелы, их сменяла другая шеренга – та, которая шла вдоль кромки берега и могла передохнуть от обстрелов.

Уставшие же отступали к морю, где могли перевести дух, закинуть за спину щиты, попить воды и даже, если берег позволял, облить себя морской водой.

Именно такая смена стрелков происходила, когда воины стали выезжать из леса. Где бы в этот миг ни находился Саладин, пока ничто не предвещало опасности, и напряжение постепенно стало спадать. Многие даже запели:

В войске, считай, смельчаки лишь остались, Готовые доблестью путь проложить, Чтобы паломничество совершить.

Стальная змея войска с поднятыми на древках, но обвисшими в знойный безветренный день знаменами все дальше уходила от зарослей, где никто их так и не осмелился атаковать.

Мартин тоже перевел дыхание и закинул за спину щит. Но его глаза сквозь прорези шлема так и шарили по окрестностям. Дорога шла по пляжу у моря, вдоль склонов холмистой гряды слева. Между этими возвышенностями и колонной крестоносцев лежала открытая ровная местность, расстоянием немногим более мили. Неплохое место для боя, если не брать в расчет, что равнина была недостаточно широкой, чтобы тут могло развернуться большое войско. А Саладин никогда не нападал, не будучи уверенным в подходящей позиции. Но если его войско рядом… Султан Салах ад-Дин – очень непредсказуемый человек и часто поступает так, как от него не ждут.

И все же, выходя из зарослей, крестоносцы за маревом душной дымки уже стали различать очертания руин крепости Арсуф. В шеренге пехотинцев кто-то произнес:

– Еще немного, и мы сможем передохнуть. О Небо, какая жара! Мать бы родную продал за дуновение ветра с моря.

Мартин, двигаясь на полкорпуса позади короля Гвидо, слушал, как молодой Онфруа де Торон, этот знаток и книгочей, рассказывал своему королю:

– Арсуф – очень древний город. Некогда основавшие тут поселение греки называли его Аполлонией. Позже, когда эти земли оказались под властью Византии, город заметно укрепился и расцвел, но назывался он уже Созуса.