— Пожалуйста, лейтенант Кортни, заходите еще, если будете поблизости. Одиночество порой становится таким тяжким бременем.

Ее негромкий низкий голос ласкал слух, а ладошка была нежная, как шелк.

Обязанности младшего офицера многочисленны и нелегки, так что ответить на приглашение Леон смог только через две недели. Когда с чаем и сандвичами покончили, хозяйка повела гостя в дом — показать охотничьи трофеи мужа, которые она желала бы продать.

— Супруг, к сожалению, оставил меня в стесненных обстоятельствах, и я принуждена искать на них покупателей. Я надеялась, что вы, как человек военный, быть может, просветите меня в отношении их стоимости.

— Буду счастлив, миссис О'Хирн, оказать вам любую помощь.

— Вы так добры. Я уже чувствую, что вы — мой друг и что я могу полностью вам доверять.

Слов для ответа не нашлось — Леон лишь смотрел в большие голубые глаза, поскольку к тому времени был полностью во власти ее чар.

— Могу ли я называть вас Леоном? — спросила вдова и, прежде чем он успел открыть рот, разразилась рыданиями. — О Леон! Я так несчастна и одинока.

С этими словами она упала в его объятия.

Он прижал вдову к груди — поскольку иначе ее было не успокоить. Миссис О'Хирн оказалась легкой как перышко, и ее прелестная головка так уютно устроилась на его плече. Потом Леон не раз пытался воссоздать в памяти дальнейшие события, но все смешалось в захлестнувшем его восторге. Он даже не помнил, как они оказались в ее комнате с большой железной кроватью, на пуховом матрасе которой молодая вдова открыла для него двери рая и навсегда повернула ту ось, вокруг которой вращалась жизнь юного лейтенанта.

Вот и теперь, по прошествии нескольких месяцев, ведя за собой под полуденным маревом отряд численностью в семь аскари, призванных на службу из местных племен, лейтенант Кортни думал не столько о возложенном на него поручении, сколько о соблазнительной груди Верити О'Хирн. Развернутым строем, с примкнутыми штыками они бесшумно пересекали густую банановую плантацию, со всех сторон окружавшую резиденцию окружного комиссионера.

Замыкавший левый фланг сержант Маниоро негромко прищелкнул языком, и Леон, вырванный этим сигналом из будуара Верити, замер от неожиданности. Отдавшись грезам, он совершенно забыл о деле. Нервы мгновенно напряглись, как леса, натянутая крупным марлином, ушедшим резко в глубь синих вод пролива Пемба. Он поднял правую руку, приказывая остановиться, и шеренга аскари тоже замерла. Леон скосил глаз в сторону сержанта.

Имевший у масаи звание воина, морани, Маниоро являл собой прекрасный образчик этого гордого племени — высокий, за шесть футов, сухощавый и стройный, как тореадор, он и форму, хаки и феску с кисточкой, носил с изяществом и щегольством африканского воина.

Поймав взгляд Леона, сержант кивком указал вверх.

Подняв голову, лейтенант увидел двух стервятников, крыло в крыло круживших над крышами бома, усадьбы комиссара округа Ниомби.

— Вот дерьмо! — выругался шепотом Леон.

Беды он не ждал — очаг восстания, если верить последним сообщениям, находился примерно в семидесяти милях к западу, тогда как британский аванпост располагался во владениях масаи, за пределами территорий, традиционно считавшихся землями нанди. Поставленная перед Леоном задача сводилась к тому, чтобы силами отряда обеспечить охрану представительства, если пламя мятежа перекинется через племенные границы. Похоже, именно это и случилось.

Окружным комиссионером в Ниомби был Хью Тервей. Леон познакомился с ним и его женой перед Рождеством, на балу в «Клубе поселенцев» в Найроби. Будучи года на три или четыре старше Леона, Тервей управлял территорией размером с Шотландию.