Потом туда зашла другая женщина... Но я не хотела ничего плохого, думала, мы уйдем, а они за магазином будут следить...

— Да, не повезло ей... Но теперь, — Маркиз подвел итог, — мы можем оторваться от преследования. Если, конечно, на нас нет еще одного маяка. Ну ты-то переоделась, так что можно считать, что чиста, а вот я...

— Да негде им было еще и на тебя маяк цеплять! К тебе же никакая девица не липла!

Тем не менее Лола осмотрела его одежду, прощупала швы. «Жучков» они не нашли.

В дверь Кузьмича позвонили. Старый барыга кряхтя прошел по коридору, посмотрел в глазок. Увидев знакомое лицо, загремел запорами.

Этот человек — средних лет, с длинными темными волосами и слишком яркими, блестящими глазами не нравился Кузьмичу, вызывал у него чувство недоверия и опасности, но дело есть дело, а в окружении Кузьмича ангелы попадались так же часто, как орхидеи в Антарктиде.

— Проходи, — кивнул барыга гостю, — есть кое-что для тебя.

Войдя в кабинет, он выставил на стол несколько бронзовых канделябров, потемневшую от времени медную жаровню, бронзовую кадильницу — ту, что Сверчок притащил из квартиры старого профессора.

— Вот погляди, — проскрипел Кузьмич, всячески изображая старческую немощь, — может, что пригодится..

Гость брякнул бронзой, повертел в руках кадильницу:

— Это возьму.

Отложил еще жаровню, полез в карман за деньгами, и вдруг взгляд его упал на немецкий буклет, который выглядывал из-под старинного фолианта на краю стола. Гость ловко выхватил буклет и уставился на старика пристальными, немигающими яркими глазами:

— Вот что у тебя есть! А когда они прилетают?

Кузьмич потянулся было рукой к ящику стола, где лежал верный «вальтер», но вдруг расхотел, им овладела тусклая, безвольная слабость, стариковская болтливость, и он начал говорить, говорить...

Когда Кузьмич пришел в себя, гостя уже не было. Старый скупщик удивленно моргнул, взглянул на старинные, но очень точные каминные часы. Прошел без малого час. Кузьмич сидел за столом в своем кабинете. В квартире стояла тишина. Приснился, что ли, этот скверный гость? С чего бы тертый, опытный старик так при нем разговорился? Да может, и не приходил никто?

Скупщик внимательно огляделся. На столе лежали деньги — плата за медную жаровню и кадильницу профессора-востоковеда.

Значит, не приснилось.

Кузьмич тяжело вздохнул. Его охватило предчувствие неотвратимой беды. Что же он разболтал этому длинноволосому уроду?

Таракан засек ее возле книжного лотка на станции «Невский проспект», где толстуха долго выбирала детектив. Там-то он и увидел ее кошелек.

Вагон чуть сильнее качнуло, толстуху прижало к Славе, и его рука как бы нечаянно скользнула в карман темно-синего пальто.

И в ту же минуту в самое ухо Таракана жарко прошептали:

— Убери руку, дурак! Не оборачивайся!

На следующей станции выйдешь!

Слава попробовал хорошо отработанным маневром скользнуть вниз и вбок, но железные пальцы, как тисками, сжали его плечо, а в спину ткнулось что-то холодное и острое.

Таракан подумал, что это — нож, а уточнять ему не захотелось.

— Не дергайся! — прошептали в ухо. — Делай, что сказано!

Проигрывать надо уметь. Слава замер, надеясь, что в более удачное время все же сумеет удрать.

Поезд остановился, двери распахнулись, и сильные руки незнакомца буквально вынесли Таракана на перрон. Слава извернулся и взглянул на своего обидчика.

Коренастый широкоплечий парень, смуглый и черноволосый, смотрел на него с явным интересом.