Потом ее усадили за стол и принялись поить чаем. К чаю были поданы хлеб и варенье. О хлебе была прочитана маленькая лекция:

— Знаете, мы с Фомушкой уже несколько лет употребляем только квасной хлеб. Он, конечно, стоит дорого и продается только в биолавках, но зато от него не пучит живот, а для певца это очень важно.

— Ташенька, ну как ты можешь! — засмущался Фомушка.

— А что я особенного сказала? Я же не сказала, что у тебя пучит живот, — вот это уже было бы неприлично, согласна. А не пучит — это совсем другое дело! Правда, Елизавета Николаевна?

— Совершеннейшая правда, — согласилась графиня и, чтобы увести разговор в сторону от неудобной темы, спросила: — А кизиловое варенье вы сами, Ташенька, варили? Обожаю кизил.

— Ой, вы поняли! Какая неожиданность! Фомушка, графиня угадала варенье!

— Какое приятное открытие — вы знаете вкус кизила! — проговорил Фомушка, улыбаясь, и добавил торжественно: — Мы принимаем вас в наше тайное общество!

— Какое такое тайное общество? — удивилась Апраксина.

— Общество любителей кизила в эксиле! — восторженно прощебетала Ташенька. — Понимаете, мы с Фомушкой оба любим кизил, но немцы его не знают и не собирают. В Английском саду целые заросли кизила: сердце разрывается, когда видишь, как он осыпается на землю! Каждого гостя мы угощаем кизиловым вареньем и наблюдаем за ним: если гость узнает кизил и радуется ему — значит это наш человек!

После ритуального чаепития разговор об искусстве продолжился с новым энтузиазмом. Апраксиной были поведаны душераздирающие истории Фомушкиных мытарств по европейским оперным подмосткам. О себе же Ташенька пока не сказала ни слова, впрочем, как и о третьих лицах. Апраксина решила, что пора переводить разговор на живопись.

— А вы, Ташенька, кажется, рисуете?

— Рисую понемногу. Конечно, у меня не такой талант, как у Фомушки…

— А вы мне не покажете свои работы? — перебила ее Апраксина.

Фомушка принасупился, но снисходительно распорядился:

— Покажи Елизавете Николаевне свои черепки, Ташенька.

«Черепками» оказались расписные декоративные тарелочки, сделанные в псевдорусском стиле — петушки, теремочки, церковки. Графиня, не поморщившись, рассмотрела их одну за другой и немедленно изъявила желание купить пару тарелочек для подарков. Она даже извлекла из сумки чековую книжку. Но тарелочки оказались вовсе не дорогими, и она обошлась наличными. Пока Ташенька заворачивала проданные тарелки в старые газеты, Фомушка проговорил покровительственно:

— Вообще-то она миниатюристка, и это у нее в самом деле недурно получается. Ташенька, покажи графине свое феминистское собрание!

— Как скажешь, Фомушка.

Уложив завернутые тарелочки в старый пластиковый пакет, Ташенька вручила его Апраксиной и вышла из комнаты.

— Ташеньку недавно постигло глубокое разочарование, — проникновенно сказал Фомушка. — Она хотела представить одну из своих миниатюр на выставку русского портрета в Монжероне — это такой русский центр во Франции.

— Я в курсе, — кивнула Апраксина.

— Но ее работу отвергли: ей сказали, что портрет Анны Ярославны в экспозиции уже есть, а второго им не надо. Всюду интриги, графиня!

— Тернист путь к славе! — посочувствовала графиня.

Вернулась Ташенька, бережно неся перед собой довольно большую плоскую лакированную коробку. Она поставила ее на стол, с которого уже была убрана чайная посуда, и откинула крышку. Изнутри коробка была обита черным бархатом, и на этом бархате в два ряда лежали небольшие фарфоровые медальоны с женскими портретами.