К приятному удивлению Апраксиной, миниатюры были выполнены с большим мастерством и вкусом.

— Я назвала эту серию «Русские женщины в мировой истории», — сказала Ташенька.

— Да, понятно почему: обе Екатерины, Елизавета Вторая, иконные портреты равноапостольной княгини Ольги, преподобных Анны Кашинской и Евфросинии Полоцкой. А это — Соломония?

— Совершенно верно. А это — Анна Ярославна, французская королева и дочь Ярослава Мудрого…

— Вот этот портрет Анна Юрикова не взяла на выставку в Монжерон, представьте! — возмущенно пояснил Фомушка. — Можно подумать, что он занял бы много места…

— Но сначала она хотела его купить! Так что все-таки она его оценила…

— Во сколько? — быстро спросил Фомушка. — Ты не говорила, что она его оценивала!

— Она оценила качество работы, Фомушка! А о цене мы не говорили: я ведь ей так сразу и сказала, что продавать медальон не стану.

— Могу я взять в руки эту миниатюру? — спросила Апраксина. — Хочется рассмотреть поближе. Какая тонкая работа!

Ташенька взяла со стола бумажную салфетку, положила на нее медальон и протянула его Апраксиной. Та бережно приняла в руки миниатюру и долго ее рассматривала.

— Вы писали это со старинного портрета королевы Анны?

— Да. Почти все мои работы написаны по мотивам старинных портретов, а поздние я буду писать с фотографий: серия должна кончаться нашими современницами.

— Боюсь, Ташенька никогда эту свою серию не закончит! — почему-то недовольно заметил Фомушка. Его недовольство тут же объяснилось: — Если бы ты согласилась продать портрет Анны Ярославны Анне Юриковой, он бы уже сейчас был в Монжероне, и его купили бы в первый же день! И осенью я смог бы поехать на прослушивание в Ла Скала.

— Фомушка, ты же знаешь, что я хочу сохранить «Русских женщин» до окончания работы над серией! Мне так хочется когда-нибудь выставить всю серию разом, поэтому никак нельзя продавать миниатюры поштучно.

— А в результате на выставке в Монжероне, в местах, связанных с королевой Анной Ярославной, вместо твоей миниатюры демонстрируется бездарнейший портрет работы Иннокентия Каменева!

— Константина Каменева, Фомушка.

— Я не знаю и знать не хочу, как там зовут подобных типов!

— Фомушка, Юрикова все равно выставила бы работы Каменева во Франции! Чего не сделаешь ради любовника? Да еще если он к тому же лет на десять младше тебя…

— А вот сплетничать не надо, Ташенька! — сказал Фомушка и погрозил Ташеньке пальцем.

— Я не сплетничаю, я лишь излагаю факты. Каменев вертит своими женщинами как хочет, они перед ним обе стелются — и дура Наталья, и хитрюга Анна.

Апраксина слушала, боясь дохнуть.

— Ташенька, не надо никого осуждать, особенно вслух! — уже вовсе строго сказал Фомушка.

— Хорошо, я буду являть собой молчаливое осуждение. Но учти, что на выставке в Вене вместо меня опять будет выставлен Каменев. — На это Фомушка философически пожал плечами. — А на вернисаже вместо тебя скорее всего будет выступать Копелевич со своими дикими цыганскими романсами, — мстительно закончила Ташенька.

— Боже мой, Копелевич! Но она же кричит, а не поет!

— Вот ты и сам осуждаешь, Фомушка, — с чувством глубокого удовлетворения произнесла Ташенька. — Так что не защищай тех, о ком я говорю правду.

— Копелевич интриганка, Анна карьеристка, а вот тезка твоя Наталья — это просто несчастная женщина, и ее грех осуждать!

— Простите, это жену художника Каменева зовут Наталья? Говорят, с нею недавно случилось несчастье? — осторожно спросила Апраксина.