Так в Мишину жизнь впервые вошло слово «Хеврон». Незаметно, с черного хода, вроде бы случайно упомянутое и почти лишнее, оно было произнесено, запомнилось, чтобы потом, в свое время, восстать в грозном великолепии надвигающейся неизбежности.

Фортуна – весьма взбалмошная и капризная особа: никогда не угадаешь, каким боком она к тебе повернется. Через неделю после отъезда школьников, на том самом месте, где Миша, сопя и отирая пот, рыл никому не нужные ямы, обнаружили необычную скульптуру. Двухметровый каменный дракон держал в лапах огромное солнце. Даже обломанные, его каменные лучи доходили до самой земли. Головы у дракона не оказалось, и поначалу решили, что ее отбили вместе с лучами. Более тщательное исследование показало, что ее никогда и не было, дракона с самого начала изготовили безголовым.

Таинственная скульптура вызвало немалое брожение в научных кругах, до широкого зрителя отголоски ученых дискуссий докатились в виде серии популяризаторских статей. Эссе под броскими названиями: «Каменное солнце», «Свет из-под земли», довольно долго циркулировали по страницам популярных изданий. Но Миша их уже не читал.

Вернувшись с раскопок, он переложил повыше учебники истории, а на их место начал потихоньку собирать книги о Луне, ночном небе, великих звездочетах и знаменитых открытиях. Книг такого рода оказалось довольно много; в областной библиотеке им был отведен целый стеллаж, куда, судя по формулярам, многие годы никто не заглядывал.

Быстро пробежав популярные и общеобразовательные брошюры, Миша погрузился в загадочный мир шлифовки линз и самостоятельного изготовления телескопов. Тут все излучало трепет и тайну, тени великих астрономов прошлого: Алхазена, Бэкона, Джованни Батиста, Галилея, Аверроэса, Торричелли, Кеплера, Декарта – дрожали над страницами биографий. В библиотеке каким-то чудом оказались книги этих ученых, и Миша, перескакивая с пятого на десятое, словно зачарованный, листал и перелистывал страницы.

Он оказался единственным читателем всего этого богатства. Вернее, почти единственным, на некоторых формулярах стояла фамилия Радзинский. Судя по всему, в Кургане, кроме Миши, проживал еще один любитель астрономии. Миша навел справки, и немедленно узнал, о ком идет речь.

Кива Сергеевич (Акива Самуилович) Радзинский был ходячим анахронизмом, ошибкой исторического процесса, гигантской флуктуацией. По всем законам ему давно полагалось сгинуть, пропасть, лечь в вечную мерзлоту или развеяться дымом над туманными перелесками Польши, а он жил, проводив за черту небытия врагов и друзей.

«Ви, – шелестел Кива Сергеевич с невозможным для жителя Зауралья мягким акцентом, – ви понимаете? Нет, ви не понимаете, о чем я говорю!»

В Кургане Кива Сергеевич появился в сороковом году, когда главный конструктор танков, которые запускались в серию на новом заводе, попросил первого секретаря обкома пристроить своего родственника, молодого ученого, беженца из Польши. Поскольку весь город кормился из рук завода, а завод ходил по струнке перед главным конструктором, то просьба была выполнена незамедлительно. То есть, сначала беженца приняли, поставили на довольствие и выделили жилплощадь, а потом принялись думать, как же его применить.

После некоторого раздумья, узнав об экзотической профессии беженца, Киву Сергеевича назначили заведующим астрономическим кружком Дома Пионеров. Кружок срочно организовали, и даже приобрели кое-какой инвентарь.

Никаких документов, подтверждающих астрономическое образование, беженец не представил. По его словам, все удостоверения и дипломы пропали во время бегства из Польши. Запросили главного конструктора, и тот подтвердил, что его родственник действительно закончил перед самой войной Варшавский университет. Заведующий отделом образования срочно организовал проверку знаний товарища Радзинского. Экзаменаторы, два школьных учителя с рабфаковским образованием, выслушав часовую лекцию о небесной механике и тупо оглядев доску, которую «поляк» мелко покрыл формулами, единодушно пришли к одному и тому же выводу: астроном – настоящий.