Ваза казалась неуместной в этом кабинете, абсолютно несовместимой со строгостью обстановки — в ней был легкий оттенок чувственности.
— Колорадо — замечательное место, — сказал Реардэн. — Скоро оно будет лучшим в стране. Ты сомневаешься, что меня волнует его судьба? Этот штат становится моим основным потребителем. Ты должна знать об этом, если у тебя есть время читать отчеты о грузовых перевозках.
— Я знаю. Я читала их.
— Я подумываю о том, чтобы через пару лет построить там свой завод. Тогда им не придется платить тебе за доставку стали. — Он посмотрел на нее: — Ты много потеряешь, если я сделаю это.
— Действуй. Меня вполне устроит грузооборот, связанный с доставкой оборудования, снабжением и перевозкой продуктов для твоих рабочих. К тому же за тобой последуют и другие, а они тоже обратятся ко мне. Я даже не замечу потерь, связанных с прекращением транспортировки твоей стали… Ты чего смеешься?
— Замечательно.
— Что?
— То, как ты на все реагируешь. Совсем не так, как другие.
— Тем не менее я должна признать, что на данный момент ты — наш основной грузоотправитель.
— А ты что, думаешь, я этого не знаю?
— Тогда я не понимаю, почему Джим… — Она замолчала на полуслове.
— …пытается всячески навредить мне? Потому что идиот.
— Я в этом не сомневаюсь. Но здесь замешано что-то большее. Это намного хуже, чем просто глупость.
— Не трать зря времени, пытаясь понять это. Пусть хоть лопнет, все равно он ни для кого не представляет никакой опасности. Такие люди, как Джим, — просто мусор.
— Надо думать.
— Кстати, что бы ты делала, если бы я сказал, что не смогу поставить тебе рельсы в срок?
— Закрыла бы какую-нибудь линию, любую, и сняла с нее рельсы, чтобы достроить Рио-Норт в срок.
Он рассмеялся:
— Вот потому-то я и не волнуюсь за «Таггарт трансконтинентал». Но тебе не придется этого делать, во всяком случае, пока я занимаюсь своим делом.
Она вдруг подумала, что была не права, считая его бесчувственным, — скрытым мотивом его поведения была радость. Она внезапно поняла, что всегда чувствовала себя в его присутствии легко и раскованно, и знала, что он испытывает то же самое. Из всех, кого она знала, он был единственным человеком, с которым она могла разговаривать совершенно естественно, не напрягаясь. Это, думала она, человек большого ума и достойный соперник. И тем не менее их всегда что-то разделяло, словно между ними была закрытая дверь. В его манерах, его поведении всегда чувствовалось что-то безличное, непроницаемое.
Он остановился у окна и какое-то время смотрел в него.
— Ты знаешь, что сегодня вам доставят первую партию рельсов?
— Конечно, знаю.
— Иди сюда.
Она подошла. Он указал пальцем вдаль, где за заводскими зданиями на запасном пути вытянулась цепочка вагонов. Над вагонами возвышался кран. Его огромный магнит цепко удерживал словно прилипший к нему груз — рельсы. Стояла пасмурная погода, небо было покрыто хмурыми серыми тучами, и, тем не менее, рельсы блестели, словно металл отражал свет из космоса.
Цепь крана поползла вниз, опуская зеленовато-голубые рельсы в вагон. Затем кран с величественным безразличием двинулся обратно. Он был похож на гигантский чертеж геометрической теоремы, вычерченный в небе и легко проплывавший над головами людей.
Они стояли у окна и молча наблюдали. Дэгни заговорила, лишь когда по воздуху поплыла вторая партия груза. Слова, которые она произнесла, были не о рельсах, не о железной дороге, не о выполненном в срок заказе. Они прозвучали салютом новому явлению природы:
— Металл Реардэна.
Он услышал, но ничего не ответил. |