– Скорость! Скорость! – кричал Филин в радиостанцию, делая медленные паучьи движения, попеременно переставляя ноги и хватаясь рукой за поручни. – Машиниста и его помощника – в полный рост! Не давать им даже пригнуть головы!

Он выходит из себя, он волнуется, сделал я приятное открытие. Сержант стал слишком часто мелькать у моего купе. Похоже было, что он охраняет только меня, Милу и Влада. Мы всякий раз встречались с ним взглядом, и я ловил ужасную, противоестественную ухмылку. И этот не в себе, понял я. Что-то у них не состыкуется. Сейчас они начнут делать ошибки…

Мне казалось, что на взводе нахожусь не я один, что все в вагоне, начиная от негра и заканчивая Милой, ждут или сигнала, или удобного момента и вот-вот кинутся с тарелками, подушками, бутылками на Филина и сержанта.

– Автомобили? – уточнял что-то очень безрадостное Филин. – Много?… Подай им приветственный сигнал! Три длинных гудка… А ну-ка! – закричал он громче, не слушая более радиостанцию и перебегая от купе к купе. – Всем занять места у окон! Очень быстро! Очень быстро!

Мне казалось, что поезд сейчас сойдет с рельсов. Вагон раскачивался с такой силой, что стоять, не держась за что-либо, было невозможно. Мой дорожный обед оказался на полу, и я, переступая с ноги на ногу, словно исполняя греческий танец, наступил на ломтик ветчины.

– Живей! – дублировал сержант, тряся автомат в своих зеленых, жабьих руках.

Меня в наказание поставили у разбитого окна. Филину и сержанту казалось, что они сделали мне хуже. Будь моя воля, я высунул бы голову наружу, подставляя свой нос, похожий на перезрелый помидор, встречному ветру. Мила выплыла из своего купе, сверкнув очками, как фотовспышкой. Девчонки томились у своих поручней, как начинающие балерины у станка. Влад еще не показался в коридоре.

– Нож у тебя есть? – спросил я у Регины, которая стояла слева от меня в позе Андромеды с картины Рубенса – скрестив ноги, выставив округлое бедро и сильно опершись на локоть, поставленный на поручень.

– Что? – не поняла она.

Наверное, мои слова уносило ветром. Орать я не мог, так как Филин стал слишком подвижным, словно стремился заполнить собой весь вагон. Регина, презирая свою зависимость, наклонилась в мою сторону:

– Что ты сказал?

Теперь она была достаточно близко, и я повторил:

– Нож! Мне нужен нож! Или топор!

Регина зажмурилась, словно услышала от меня какую-то невообразимую непристойность, поднесла к губам палец и едва заметно кивнула.

– Тихо… Я достану. У нее есть тесак… – И девушка покосилась в сторону подруги.

В этот момент сержант, мечущийся в конце коридора, сделал какое-то резкое движение, и я перевел на него взгляд.

– На пол! На пол! – кричал сержант, прыгая у двери купе, в котором лежал связанный Бунимас. – Лицом вниз!

Он старался казаться опасным, но вел себя так, как пожарник с брандспойтом у клетки с разъяренным тигром. Я подумал, что негр отвязался и вынул мячик изо рта.

Регина все еще смотрела на меня, прикрывала глаза, едва заметно целовала воздух, словно только мы с ней вдвоем были заговорщиками в стане врагов. Она еще не знала, что происходило за ее спиной, и потому не могла понять, отчего взгляд мой окаменел, а губы болезненно скривились. А я уже не видел и не слышал Регины. Из купе негра вышел Влад. Я не понимал, как он там очутился. Мой друг угрюмо надвигался на сержанта, а тот пятился к туалету, упираясь в его грудь стволом.

– На пол! – снова крикнул сержант, не выдерживая нависающей над собой тяжеловесной фигуры.

Влад не подчинился. Сержант, манипулируя автоматом, как царевна-лягушка стрелой, перевернул его и ткнул прикладом Владу по носу.