Все происходящее вокруг напоминало ему Африку. Первобытная откровенность отношений была лишена условностей, которые и составляют оболочку цивилизованности. Здесь были разрушены перегородки между людьми, они все делали на виду друг у друга. Народ открывался с неизвестной стороны: причуды характеров, неожиданные жесты, странные, не слышанные ранее слова… Он чувствовал себя этнографом, погружающимся в экзотическую среду, как исследовательский батискаф опускается в царство вечной ночи.

И еда была какая-то первобытная: искусство кулинаров, приправы и майонезы не играли в ней никакой роли. Но ему нравилось и сало, и яйца, и нечищеная картошка, и острые огурцы. Он любил изучать народы через их кухню, даже самую диковинную. Когда-то в Мексике он даже попробовал вяленую гремучую змею.

— Ой, да зачем вы с кожурой едите, давайте я помогу!

Женщина очистила картофелину, освободила от скорлупы яйцо, причём сделала это быстро и споро.

— Давай, сынок, за всё хорошее, — мужчина с седыми усами придвинул ему стакан, на четверть наполненный мутноватой, резко пахнущей жидкостью.

Пить на серьёзной, связанной с риском для жизни операции — дело совершенно немыслимое и недопустимое, но Мачо выпил. Самогон показался немного похожим на текилу или граппу плохого приготовления. По телу стало разливаться блаженное тепло. Опытный шпион почувствовал полное расслабление, ему захотелось плюнуть на своё задание, заснуть и просто ехать, ехать, ехать — куда угодно, только чтобы без остановки. Среди беспорядочного шума, невнятных обрывков разговоров, непривычных запахов…

Но его умиротворённый настрой перебил очередной телефонный звонок.

— Едешь? — спросил Салим.

— Еду! — ответил Мачо, чувствуя, как исчезает расслабление и внутри все сжимается в тугую пружину.

— Через два часа я позвоню, и ты спрыгнешь. Там и встретимся, — сказал Салим и тут же отключился. Возможно, он боялся, что его запеленгуют.

С трудом устроив телефон на смятой простыне, Мачо набрал номер Малкова.

— Снова позвонил. Сказал — через два часа прыгать.

— Хорошо. Постараемся подтянуть людей в этот район.

— Куда прыгать, сынок? Ты парашютист, что ли? — спросил седоусый. К большому удивлению Мачо, выяснилось, что «папаше» всего сорок лет, а зовут его Василием. «Тёзки, значит», — обрадованно сказал он после знакомства.

— Ну его к бесу, этот парашют. Вон, руку сломал, допрыгался! Давай лучше ещё выпьем!

— Давай! — засмеялся Мачо. Он уже знал, что в России надо произносить тосты и чокаться.

— За сбычу мечт!

Стаканы сошлись с глухим звоном.

— Точно, это по-нашему! Давай ещё!

— Нет, я больше не буду…

Мачо привалился к стенке вагона и закрыл глаза. Приятно кружилась голова, он был абсолютно спокоен и совершенно не нервничал перед встречей с опаснейшим террористом планеты. Два часа. Всего два часа. Нет, целых два часа у него есть. А там как бог даст…

— Спишь, американец?

Знакомый жуткий голос ворвался в сознание, и он понял, что действительно спит и видит сон.

— Просыпайся, пора отправляться в ад!

Голос был слишком реальный. Мачо открыл глаза и содрогнулся: напротив, на месте седоусого тёзки сидел Салим. Невероятно, но никакой ошибки не было. Хищное лицо, измождённое больше, чем обычно, просторная куртка, торчащий из-под воротника проводок, который он то и дело, будто играя, ловил зубами.

— Здравствуй, Салим, — не выражая никаких чувств, сказал Мачо и сел поудобней, уложив на столик загипсованную руку. Но она не привлекла внимания араба.