Бодро у него получилось, ловко, а главное — никто ничего не понял, не понял важности момента, так сказать, знаменательности самого факта, разве что — Гаврилов, но с него станется, и вида не подал, что что‑то сообразил, хитрый прапорщик, очень хитрый. Правда, на лице у него отразилась мысль: «Раз подписались, то деваться некуда, что американцы, что инвазивные захватчики, один чёрт!» Вот на этом и остановимся, подумал Берзалов, потому что больше мы ничего не знаем, а значит, и мудрить не будем.

Колюшка Рябцев отозвался своей коронной фразой в тот самый момент, когда они уже садились в бронетранспортёры: «Не верю!» Оказалось, что его прихватило и он справлял нужду в кустах. Его физиономии, искривленная жутким шрамом, как всегда, ехидно ухмылялась.

— Связь! — не дослушал его Берзалов. — Любой ценой связь!

Американцы же кричали им во след:

— Манкурты мы, манкурты! Не оставляйте нас! Куда мы без вас?!

Но на них уже никто не обращал внимания. Единственно, махнули рукой в ту сторону, куда им следует топать. Только шансов у них было — кот наплакал.

* * *

Однако в укрепрайон Комолодун они в тот день не попали. Наивно было бы полагать, что если дорога гладкая, то получится с наскока. Берзалов в это не верил и как воду глядел: перемахнули они мост с лёгкостью, будто их кто‑то в зад коленкой пихал, ну и, разумеется, вместо сорок третьего квадрата со всего ходя влетели в восемьдесят третий. Да ни куда‑нибудь — а в районный центр Медвядкино. Но это Берзалов сообразил потом, когда суматоха улеглась и когда сориентировался на местности, хотя СУО, восприняв скачок в пространстве вполне естественным образом, тут же и показала этот самый восемьдесят третий квадрат, будь от трижды неладен. А поначалу Берзалов заорал в отчаянии:

— Стоп!!! Назад!!! Назад!!! Вашу — у-у Машу — у-у!.. Филатов!!! Срочно!!!

И чуть ли сам не выскочил и не побежал, хотя бежать куда‑либо было бессмысленно. Филатов со скрежетом переключил передачу и попёр с перепугу задним ходом. Но вместо железнодорожных ферм позади уже были не мост и не река Псёл с такими родимыми лоферами, а домики пригорода и огромная, развороченная ямища — атомный кратер, астроблема, заросшая лопухами и полная огромных, жирных лягушек.

— Гаврилов! Федор Дмитриевич! — взывал в эфир Берзалов по «короткой» связи. — Прапорщик!!! Остриё пять, отзовитесь!!!

С каким удовольствием Берзалов услышал бы присказку Гаврилова: «Дурилка я картонная», с каким бы удовольствием ещё раз разозлился из‑за каменной невозмутимости прапорщика, но, судя по всему, было поздно, слишком большое пространство лежало между ними и «короткая» связь не работала. Разумеется, Гаврилов их не слышал, а они не слышали Гаврилова. А «длинная связь» приказала долго жить. Только один раз Берзалову показалось, что он уловил затухающее: «Роман Георгиевич — ч-ч…» И всё! И вечный космический гул.

— Что случилось?! — всполошился вместе со всеми капитан Русаков, который ещё не вник в специфику передвижения в этой странной области, потому что просидел всё это время, держась за женский подол и в ус не дул, а на что надеялся, не понятно.