— А чего ж нельзя?! — обрадовался дед Дмитрий. — Выбирай любой дом, все пустые, и живите, сколько хотите.

— На одну ночь, — сказал Берзалов.

— А хоть на сто лет! Пойду старуху обрадую — военные вернулись. Курицу зарежем… самогона достанем… Вечерком посидим… — пригрозил он.

Поглядел Русаков на деда Дмитрия, который поспешал по единственной улице деревни, как молодой, и ехидно бросил Берзалову:

— Где этот укрепрайон, лейтенант?.. А?.. Что мы ищем?..

Разумеется, Берзалов давно сообщил ему о приключениях генерала Грибакина в районе Харькова, но, похоже, капитан то ли не поверил, то ли не принял к сведению. Берзалов не стал спорить. Надоело ему спорить, потому что сколько можно спорить даже с самим собой. Он ещё не отошёл от утренней трагедии, и на душе у него было муторно. Надо было привести себя в порядок и собраться с мыслями. А мысли у него неизбежно возвращались в Буру и его последнему крику. Вот Берзалов и гадал, почему экипаж Гаврилова напал на них? Ответа не было, поэтому он и мучился, а вступать в пререкания с капитаном не хотел. Не тот случай. Кто и как уничтожил пять предыдущих разведок, тоже непонятно. Мало того, у Берзалова появилось ощущение, что все они погибли или по глупости, как вертолетчики, которые летали по одному и тому же маршруту до деревни Поныри, или попали в засады, которые, как известно, не имеют постоянной дислокации. Значит, что?.. — думал он. Значит, укрепрайон существует реально, контролирует область и периодически устраивает засады. Вот то единственное правдоподобное объяснение, происходящему. Но делиться с капитаном свои выводами посчитал преждевременным, потому что капитан был настроен скептически. Берзалов давно заметил у него эту чёрту характера. Похоже было, что пока капитан сам не убедится, не пощупает руками, верить кому‑либо на слово не намеревался. Самое странное заключалось в том, что он также не поверил в лоферы, а теневые люди были для него всего лишь случайностью, игрой природы, а не паразитами, пришедшие следом за инвазивными захватчиками, как решили все. В общем, капитан раздражал Берзалова, как соринка в глазу.

Берзалов отдал команду Архипову занимать пустующие дома, готовить ужин и сварганить баню.

— А то грязные, как чёрти, — сказал он, глядя на чёрное лицо Архипова и Русакова, последний так и не сумел оттереться от праха теневых людей. Одежда тоже была чёрная, словно они записались в трубочисты.

Он взял мыло, полотенце, запасную форму и пошёл умыться. По берегу река заросла огромными, синевато — зелёными лопухами, а прямо под мостками плескались жёлтые лилии. Непуганые лягушки сытно плюхнулись в воду и даже не хотели плавать, а лежали в тине и с изумлением разглядывали Берзалова. Кец и Сэр бесились на косе.

Русаков не отставал и надоедал до тех пор, пока Берзалов не отмылся.

— Слушай, капитан, — сказал он, уловив наконец, что прёт от капитана, мягко говоря, беспокойством аж за километр, — сидел бы ты со своей Зинаидой. Чего с нами попёрся? Сам же напросился.

— Жаль мне тебя, — сказал мечтательно Русаков, поглядывая на чёрные тучи со стороны Харькова, где беззвучно сверкали молнии. — Один экипаж уже потерял, да и с Буром не всё ясно.

— В смысле?.. — спросил Берзалов каменным голосом.

— В смысле, Бур‑то пропал странным образом. Свидетелей нет. Одни твои россказни, лейтенант. К тому же все знают, что ты к нему придирался по поводу и без повода.

Русаков, конечно, имел некоторое преимущество: он стоял на бугре, и достать Берзалов его сразу не мог.

— Вашу — у-у Машу — у-у!.. — выругался Берзалов. — Ты, капитан, — ответил он страшным голосом, — говори да не заговаривайся, а то не посмотрю, что ты вертолётчик, искупаю в реке.