Вот погодите, выпущу вас…
Школьники (хором). Тогда пойду на пенсию.
Смех.
Грохотов. Совершенно верно. Ну, хватит. Слушай мою команду: по партам садись!
Школьники весело разбегаются по своим партам и рассаживаются.
Да, мальчики, друзья мои, должен сознаться, стало мне от приговора врачей грустно. Неужели, думаю, дал ты, Борис Иванович, свой последний урок? И вспомнил я… Как бы вы думали что?
Юра (вскакивая). Детство?
Сзади его дергают за куртку.
Грохотов. Свой первый урок. Сколько было приготовлений, надежд! Воображал, что сразу же завоюю учеников, увлеку их своим красноречием. Да вышло совсем не так. В первый же день попал в самую жестокую перепалку. Насмешки, глупые вопросы, разговоры. Злюсь, бледнею, не помню, что говорю. Особенно один отличался. Есть, знаете, в каждом классе такие развлекатели…
Мальчики переглядываются, смотрят на Валентина; Валентин ежится.
Как сейчас, его помню. Невысокий такой, худенький, с острыми глазками. Что я ни скажу — он вопрос, и один другого глупее. Мальчики со смеху давятся. Как мне хотелось тогда этого остроглазого схватить за чуб. А еще больше хотелось выбежать из класса. Едва дождался звонка; вбегаю к директору и без обиняков заявляю, что ухожу из гимназии. «Что так?» — удивляется директор. «Классом не владею, нет у меня педагогического дара».
Леня (вставая). Это у вас-то, Борис Иванович, нет педагогического дара?
Грохотов. Представь себе, так уверил меня в этом тот мальчишка.
Женя. Ну и потом что?
Грохотов. Обошлось понемногу. Раньше ведь ребята на нас, учителей, не так смотрели, как вы — советские школьники. Мучителями нас считали. Где им было задуматься о том, что они могли искалечить судьбу человека, заставить молодого учителя бросить любимое дело, разувериться в своем призвании. И так, ни за что, потехи ради…
Валентин (вставая). Борис Иванович… Я сегодня… Я извинюсь… я сейчас же разыщу ее и извинюсь… (Выбегает из класса.)
Мальчики и Борис Иванович провожают Валентина взглядом. Женя радостно улыбается. Звенит звонок на перемену. Опускается занавес спектакля — школьный коридор. Вбегает Валентин, подходит к расписанию, ищет, в каком классе сейчас Яковлева. Затем входит Женя и подходит к Валентину.
Женя. Так ты смотри, Валя…
Валентин. Вот чудак, сказал же, что извинюсь…
Женя. Я надеюсь, Валька… (Уходит.)
Валентин проходит по коридору и тоже уходит. Входят Ваня и Леня.
Ваня. Нет, что ты ни говори, а стихи я не люблю. Вот Шолохов или Фадеев, — читаешь, оторваться невозможно.
Леня. Ну и зря! А я очень люблю. Пушкина читаешь — душа поет.
Ваня. Пушкина! Сказал! Кто ж Пушкина не любит!
Леня. Ну, а Маяковского?
Ваня. Хватил! Маяковского! Конечно, Маяковского я люблю. Я его чуть не всего наизусть знаю…
Леня. Ну, а Симонова? Помнишь:
Ты знаешь, я как будто даже жест этот вижу: нате, мол, гады, смотрите, как русский человек за свою родину умирать умеет! Здо́рово написано!
Ваня. Ну, так еще бы! Это ж Симонов! Симонова кто не любит!
Леня. Ну вот! А говоришь, стихи не любишь!
Ваня уходит. Леню задерживает вбежавший Витя.
Витя. Леня Жарков! Сегодня у вас будем заниматься?
Леня. Как хочешь, можно у вас!
Витя. По алгебре?
Леня. Нет, по геометрии. У нас там еще билетов десять осталось.
Витя. Давай, Леня, закончим по геометрии и скорей за химию. Я больше всего химии боюсь.
Леня. |